
Замирала от сладкого ужаса и думала: «Господи, этого не может быть! Я его люблю!» Каким-то непостижимым образом, всего за несколько коротких встреч, этот человек стал для меня самым близким и дорогим на земле.
В роман с Глазуновым я бросилась как в омут. До этого не было никакого опыта — только пара невинных школьных историй. Илью я полюбила по-настоящему, не могла прожить без него ни дня. И он с трудом без меня обходился. Если встретиться не удавалось, звонил десять раз на дню, приезжал домой или в институт. Говорил, что я его муза.
Сколько раз бывало: сижу на занятиях и вдруг открывается дверь — Илья. Все глаза тут же устремляются на него.
Преподаватель недовольно ворчит. А он, словно ничего не замечая, зовет: «Лариса! Лариса!» Я краснею и показываю знаками, что выйти не могу. Илья настаивает. Делать нечего, выбегаю в коридор. Оказывается, любимый волновался, потому что утром не успел поговорить со мной по телефону, а днем у нас никто не брал трубку.
— Ну и что? — недоумеваю я.
— Да мало ли что могло случиться, — шипит Илья. — И вообще, я должен знать, где ты и чем занимаешься, иначе не могу работать!
— Ты прекрасно знаешь, что я в институте!
— Так позвони в перерыве между занятиями! Скажи, что соскучилась!
И я бросаюсь ему на шею...
Он был таким пылким и при этом таким нежным и заботливым! В каком-то смысле Глазунов заменил мне отца, отсутствие которого я так остро ощущала с самого раннего детства, и даже... мать. Из-за ее постоянных разъездов нам редко выпадала возможность посекретничать по-женски, поговорить по душам.
А Илья все время был рядом. И каждую секунду думал о своей музе. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Как только выдавалось свободное время, я бежала к нему. Иногда Глазунов приезжал на Дорогомиловку. Но жизнь его в основном проходила в мастерской. Там Илья работал, проводил деловые встречи, принимал гостей. «В свет» мы почти не выходили, посетили только пару выставок. Театры он почему-то не жаловал.
В ресторанах нам делать было нечего. Глазунов не пил и не любил застолий. И я курса до четвертого вообще не переносила спиртное. Вгиковские друзья надо мной посмеивались — как и над Генкой Шпаликовым, он тоже был трезвенником. Потом, когда остальные ребята из нашей компании перестали «употреблять», Гена вдруг взялся наверстывать упущенное. Так потом и спился. И погиб. Но это случилось много позже...
А тогда рядом с Глазуновым я пьянела без вина: от его необыкновенных комплиментов, пылких признаний и удивительных рассказов.
В пятидесятые еще побаивались хвастаться благородным происхождением, но Илья был убежденным монархистом и русофилом и гордился своими дворянскими корнями.

Его мать, Ольга Флуг, принадлежала к древнему европейскому роду, восходившему к легендарной чешской королеве Любуше — основательнице Праги. В ХVIII веке один из ее потомков, Готфрид Флуг, приехал в Петербург по приглашению Петра Первого — преподавать фортификацию и математику. В этом же городе родился и вырос Илья.
Семейные предания Флугов и Глазуновых я слушала как волшебные сказки. Тетка Ильи общалась с Репиным и Леонидом Андреевым. Отец его мальчиком катался на велосипеде с царевичем Алексеем и играл с ним. Со стороны отца предками художника были крестьяне. Но какие! Дед выучился, выбился в люди и даже получил звание почетного гражданина Царского Села, где жил тогда с семьей. А брат деда стал иконописцем. «Такой же странный был, как ты, — говорила Илье бабка, — такой же непутевый.