Когда мы вышли из храма, у его ступеней стояла тройка: расписная дуга с колокольчиками, нарядная сбруя...
— Красота какая, — обронила Лена и направилась к машине, на которой мы прибыли в храм. — За кем-то тройка приехала...
Удержав ее одной рукой за локоть, другой я откинул меховую полость:
— Это за нами!
С другом, который работал на конном заводе, я договорился заранее. Для Лены тройка у церкви должна была стать совершеннейшим сюрпризом, поэтому и коней вели в поводу, и пролетку катили отдельно. Случился было маленький прокол, когда жена увидела, как я кладу в багажник меховую полость, но Лена хоть и удивилась (я понял это по ее глазам), ничего не спросила.
Моя жена вообще не из тех женщин, кто «достает» расспросами.
Я усадил Лену в экипаж, накрыл ноги мехом, рядом с нами устроились двое самых близких друзей. И мы покатили! Через всю Николину гору. Тройка заняла дорогу целиком, ехавшие следом машины, не имея возможности нас обогнать, истошно вопили сиренами. Собаки лаяли, хозяева особняков вываливались из домов и смотрели на процессию ошалелыми глазами. А мы, восседая в кибитке, были абсолютно счастливы. Тем, что есть друг у друга, тем, что родили и воспитали двух замечательных сыновей, у которых впереди — только хорошее.
Вот и пришел черед открыть самую тяжелую страницу нашей жизни.
Борис. Борька... С раннего детства было ясно: его призвание — литература. Еще в начальной школе он «выпускал» собственные книжки: сочинял тексты, иллюстрировал, сшивал, рисовал обложки. Все они до сих пор хранятся в семейном архиве — крошечные брошюрки, сделанные из тетрадок в клеточку. С восьмого класса начал работать на радиостанции «Смена» — вел репортажи, готовил передачи. Ни я, ни Лена никогда и ничего сыну не диктовали, не внушали, не подталкивали. То, что он ДОЛЖЕН стать четвертым в династии Ливановых, Борис решил сам. Над ним действительно довлели и полученное в честь знаменитого деда имя, и постоянные напоминания: «Как же ты похож на своего великого тезку!» В семейном альбоме есть фотография, где отцу лет двадцать пять.
Если положить рядом портрет Борьки в том же возрасте — оторопь берет. Одно лицо! Отличить деда и внука можно разве что по одежде и прическе.
В Щукинское училище сын поступил, что называется, с лету. Вся моя помощь состояла в ответе на вопрос, что ему лучше читать на вступительных экзаменах: Олешу или Лескова. Борька прекрасно знал русскую и зарубежную литературу, блестяще владел английским. По окончании колледжа при Оксфордском университете ему, одному из немногих приехавших по обмену из Союза ребят, вручили диплом. В каком блестящем состоянии он вернулся из Англии! Воодушевленный, уверенный в себе, будто лучащийся изнутри.
После первого тура нам позвонила профессор «Щуки» Марина Александровна Пантелеева: «Ваш Боря — это что-то необыкновенное!
Чрезвычайно талантливый парень!» Повторилась история, которая когда-то случилась со мной. Борис Ливанов-старший очень боялся фамильной инерции — того, что сын пойдет «по стопам», а актер из него не получится. Поэтому домашние всячески поддерживали мое увлечение живописью и видели исключительно студентом Академии художеств, среднюю художественную школу при которой я успешно окончил.
Я сдал вступительные экзамены, получил проходной балл и... забрав документы, отправился в «Щуку». О том, что стал студентом театрального училища, родителей поставил в известность постфактум. Отец тут же позвонил Рубену Николаевичу Симонову: «Ваську приняли в училище при твоем театре. Посмотри и послушай его сам, и если нет способностей — гони в шею!»
Повторный экзамен длился больше часа. По его окончании Симонов позвонил отцу: «По-моему, твой сын очень способный!»
Учиться в «Щуке» Борька начал с большим воодушевлением, но уже через пару недель настроение изменилось. В ответ на наши расспросы говорил: «Ну как может преподаватель творческого вуза являться на занятия в расстегнутой до пупа рубашке?» Или: «Тоже мне, храм искусства! Кругом грязь, из туалетов воняет, как из привокзальных нужников...» А в октябре сын получил приглашение сняться в фильме-дебюте режиссера по фамилии Толкачиков. Группа выехала в экспедицию в Анапу, где ребятам пришлось купаться в холодной воде — действие происходило знойным летом. Съемки вообще были очень тяжелыми: молодой, мало смыслящий в кинопроцессе режиссер, крохотное финансирование...
Но все равно Борька был счастлив. Каждый раз, звоня домой, не уставал повторять: «Так здорово заниматься делом, а не прыгать через столы, выполняя этюды на занятиях по сценическому движению!»
Съемки продолжались два месяца, потом фильм прикрыли. В Москву сын вернулся расстроенный, поникший. Но, переборов хандру, вернулся к учебе, начал готовиться к сессии. А в самый канун экзаменов случилась некая темная история, подробностей которой мы не знаем по сей день. На студенческой вечеринке вспыхнула потасовка. Не разбираясь, кто зачинщик, а кто просто оказался в общей свалке, всех участников «инцидента» из института вышибли. Наверное, Борька был огорчен, но не слишком. Без усилий поступив в престижное учебное заведение, свое пребывание там он не очень ценил.
