Сегодня вдруг нестерпимо захотелось увидеть Иру. И поговорить... За десять лет после расставания мы с Аллегровой так и не нашли возможности выяснить отношения. Даже не знаю, что больше помешало: наш эгоизм, гордыня или легкомыслие?
Последнюю встречу, вернее попытку встречи, помню очень хорошо. Это было зимой 2000 года. Морозным декабрьским днем подъехал к нашему дому в Ватутинках. Подошел к воротам. Нажал кнопку переговорного устройства.
Бессмысленное действие: камеры наружного наблюдения давно зафиксировали и мою машину, и меня. «Здравствуйте, Игорь Дмитриевич! — раздался голос охранника. — Извините, но вас пускать не велено!»
Дожил, ничего не скажешь. Не пускают в собственный дом. И кто? Охранник, которого сам же нанимал на работу!
От Иры я ушел в сентябре. Заехал домой, в ярости кинул в сумку пару свитеров и рубашек, зубную щетку, сел в машину и уехал. Еще на заре отношений сказал Ире, что с зубной щеткой пришел — с ней же и уйду, если у нас не сложится. Я не из тех мужчин, кто станет требовать от любимой денег или делить жилплощадь. Не так воспитан, не тот характер. Но Аллегрова этого, как видно, не оценила.
Я набрал номер ее мобильного:
— Ира, не могу попасть в наш дом. А мне вещи свои надо забрать, документы. Да и поговорить стоит... Скажи, пожалуйста, охранникам, чтобы меня впустили.
— Это уже не твой дом. И вообще я сейчас не в Ватутинках. Скоро перезвоню...
Голос в трубке отдавался эхом — этот звук я ни с чем не спутаю — у нас так «фонило» в каждой комнате. Ира здесь, но, кажется, не в форме. Или берет тайм-аут на раздумье. Или в бешенстве, что не пришел, когда она звала. Не знаю, устал гадать, что там происходит в душе у звезды Аллегровой. Все. Хватит.
Ира перезвонила через три часа, когда я был уже далеко. Не ответил — не видел смысла.
Нашу любовь не вернуть, а из-за остального и переживать не стоит. Ехал я в город Касимов Рязанской области — к родственникам. Жить в Москве было негде, да и осточертела столица. Надо было начинать жизнь с нуля. В активе у меня были зубная щетка, автомобиль и балетный характер.
Узнав о нашем романе, пресса писала, что Аллегрова нашла себе безвестного молодого танцовщика. Это было, прямо скажем, неправдой. У меня к тому времени уже сложилась немалая биография — и личная, и творческая.
Я всегда много и тяжело работал, не привык ни на кого полагаться. С восьми лет стоял у станка в Вагановском училище — лучшем балетном учебном заведении страны. Все знают, что среди балетных лентяев быть не может. С детства вбивают в голову, что есть только слово «надо».
«Не могу», «не хочу» просто отсутствуют в лексиконе людей, которые изо дня в день обливаются потом в танцклассах. Неважно — солист ты или артист кордебалета. Когда выходишь на сцену, должен выкладываться на сто пятьдесят процентов.
То, что я стану артистом балета, в нашей семье не обсуждалось. Родители к искусству отношения не имели, но вот была у мамы такая мечта. Папа раз попытался возразить, мол, что это за профессия для мужика — ногами на сцене дрыгать, но мама так на него посмотрела, что вопрос был закрыт. Мама всегда всех «строила» — меня, папу, мою старшую сестру. Смешно: до своих восьмидесяти трех лет она была для нас «командиром». Может, поэтому Аллегрова не смогла с ней поладить — у них похожие характеры. Зато я быстро нашел общий язык с Ирой, которая, как и мама, привыкла всеми руководить.
Не знаю, как сложилась бы моя судьба, прими я приглашение Ленинградского государственного театра оперы и балета имени М.П.
