Так же, как и у ее мамы, у Лары для меня перспектива одна — летальный исход. Порезал палец — немедленно в постель!
Она впихивает в меня безумное количество лекарств. По любому поводу слышу: «Ты должен лечь в больницу».
Лариса все больше начинает мне напоминать тещу. Как-то раз водолазы в реке Мойке нашли ключи. А я несколько лет назад уронил в воду ключи от дома. Так Ольга Николаевна решила поменять замки: «А вдруг водолазы нашли именно те, которыми можно открыть нашу квартиру».
В другой раз в туалете на потолке отошел кусок штукатурки. Ольга Николаевна перед дверью в туалет положила каску, чтобы дети надевали ее, когда ходят писать: «Не дай бог, отвалится и на голову упадет».
Поскольку яблоко от яблоньки недалеко падает, Лариса с возрастом приближается к такому же маразму.
Дети часто подсмеиваются над нами.
Когда они были маленькими, Лариса говорила:
— Что ты делаешь с детьми?! Они же все воспринимают, видят, какой ты пьяный.
— Ну и что?! Я знаю тысячи мужиков, которые пьют и матерятся, а дети у них вырастают нормальными.
Когда дети повзрослели, они поняли, что папа и мама иначе жить не могут. Иногда даже высказывали удивление: «Как вы вообще поженились? Одному богу известно».
Богу известно.
Мы знаем то, что не знает никто другой, и выразить это словами невозможно. Я без Ларки не могу, и она без меня тоже. Приходят иногда в голову мысли о разводе: так жить дальше невозможно. Но жизнь без Лары кажется еще более невозможной, чем жизнь с ней. Котел кипит! И в этом вся прелесть. Может, правы мужчины, которые, дожив до определенного возраста, заводят другие семьи, с молодыми женами приходят свежая кровь, новые дети, иное понимание жизни. Но я на это не способен — начать все сначала.
Нашему браку никогда не угрожала другая женщина, у меня такой характер: если я что решил, это окончательно и бесповоротно.
Какой смысл говорить о достоинствах, любой дурак может полюбить за них.
И все-таки мне нравятся Ларкины походка, голос, жесты, курит она изящно. Она многого обо мне не знает, но не ревнует, потому что умна. Лариса добрый человек, у нее масса подруг, с которыми она устраивает девичники. Иногда зовут меня.
— Лар, давай выпьем за Мишу, он у тебя такой хороший.
— Да, он у меня хороший. Правда, не всегда...
«Он у меня» — эта фраза меня бесит. «Он у меня вчера... он у меня в этом году...» Я собачка, что ли? Что за собственнические инстинкты?! Я ведь и так рвусь домой, часа не задержусь на гастролях.
«Переночуйте, Михаил Сергеевич, у вас же шикарный «люкс», сходите на водохранилище, половите рыбку», — предлагают организаторы.
Нет и нет, скорее домой. Но что мне теперь там делать? Соваться в коляску к младенцу, новорожденной Сережиной дочке Александре? Меня об этом никто не просит. За всеми следит бабушка: «А вы ели? А почему ножки холодненькие?»
Какая тебе разница, холодненькие они или нет?!
С тех пор, как не стало мамы, мне вроде как и поговорить не с кем.
Случилось так, что у нее была серьезная травма: перелом шейки бедра. Но до поры до времени никто об этом не знал.
— Мама, что с тобой? — спрашивал я.
— Болят ноги, не могу встать, — отвечала она.
Я привозил ей из зарубежных поездок лекарства, ходунки, разные вкусности.
Но все мои старания не могли улучшить ее самочувствия. Уже несколько недель она не вставала с постели. «Мама, я найду тебе врача. Какого угодно».
Узнал, что есть такой профессор Крель, специалист по болезням суставов. Решил: отыщу для мамы этого Креля. Сидел на телефоне, обзванивая медицинские учреждения: «Вас беспокоит артист Боярский, помогите найти профессора Креля».
И в конце концов добыл его телефон.
— Здравствуйте! — я набрал заветный номер. — Извините, ради бога. Вас беспокоит артист Боярский из Театра имени Ленсовета.
