Комната стенкой выходила на лестничную площадку. Приходя в два или три часа ночи, я не звонил в звонок, чтобы не будить соседей, а стучал в стену условным стуком. Когда соседка встречала меня днем, обязательно сообщала:
— А твоя-то водит кого-то по ночам.
— Большое спасибо, что сказали, — серьезно отвечал я.
Снявшись в «Трех мушкетерах», я стал достопримечательностью этой коммуналки. Соседка демонстрировала меня гостям: «А вот здесь Боярский живет. — Она приоткрывала дверь нашей комнаты и тыкала пальцем. — Вон он, вон, лежит».
В этой комнате проходило огромное количество капустников, застолий. Я всех развозил и разносил по домам.
Был здоров как бык. Выпить мог немало. Из четырехлитровой бутылки «Гамзы» Лара выпивала стакан, я — остальное. Студентами мы всегда покупали вино. Но оказавшись в театре, я увидел, что там уважают водку. Пришлось переквалифицироваться. Театр был молодой, крепкий, пили каждый день.
В рестораны мы ходили крайне редко. Туда стояли огромные очереди. Швейцары брали сумасшедшие деньги за вход, а с меня взять было нечего. Десятку в лапу не суну — нету. Мы и так ходили в рестораны в складчину, девчонки тоже скидывались. И официанты нам, молодым актерам, хамили: «Что, за своих б... расплатиться не можете?»
Лучше было собираться дома. Вернувшись из Молдавии, со съемок своего первого фильма «Мосты», я привез бутыль домашнего вина литров на пятьдесят.
Два яуфа из-под кинопленки были набиты отборнейшими фруктами. Денег, чтобы доехать на такси до подъезда, мне не хватило, я вышел на Московском проспекте. Оставалось пройти еще километр. Сначала я на пять метров вперед перетаскивал яуфы, потом возвращался за вином, которое тащил метров десять, возвращался за фруктами, и так до самого дома. В пять утра я прилетел, в семь у меня уже сидело человек двадцать народу: «Мишка приехал!!!»
Пили мы это вино, пили, всего четверть отпили. Одному плохо, другой уснул. Папа следил, кому больше не наливать, кого на такси отправить. Три четверти понес в театр. Пили-пили, четверть осталась. Гулянье продолжалось у Ларисы еще три дня.
Мы с ней все время были вместе, но в загс я попал случайно. Это она меня вконец извела:
— Почему все женятся, а ты не хочешь?
— А что изменится, если в паспорте поставить штамп?
— Если ничего не меняется, так поставь!
— Что изменится, спрашиваю? Я тебя любить буду больше или сдохну, а ты в наследство джинсы мои драные получишь?
— Или женись, или не приходи больше!
— Ну и не приду!
Неделю мы с Ларисой не разговаривали, не встречались. Потом я не выдержал, постучал в стенку ее комнаты.
«Не пущу, пока не женишься», — ответила через дверь.
В конце концов я взял бутылку водки, приехал к ней в два часа ночи.
— Лар, давай поговорим. Ну что это за бессмыслица получается?
Выпили, посидели.
— Давай сделаем так, — говорит Лариса, — завтра встанем и пойдем подавать заявление в загс.
— Ну хорошо, если тебе так надо, пойдем.
Пришли. «Заявление сама пиши, — говорю Ларисе, — терпеть не могу эти бумажки».
«Ой, это же артисты, — обрадовались тетушки в загсе. — Давайте сюда ваши паспорта».
Бум!
Бум! И поставили нам штампы. Я-то думал: у меня еще в запасе пара месяцев на размышление будет!
— Довольна? — спросил Ларису. — Что, это так важно?
— Важно, что мы теперь женаты.
Зашли в «Сайгон», выпили по рюмке коньяку и отправились на репетицию. Вот и вся наша свадьба.
Через какое-то время Лариса сказала, что беременна, я ответил: «Чудесно!»
Я хотел мальчика, родился Сережа. Когда Ларису увезли рожать, я устроил мальчишник в гостинице «Прибалтийская». Стол накрыт, стоят водка, закуска. Не пьем.
