— А личные?
— Я был в отношениях много лет, была семья. Но в какой-то момент пришлось отпустить. Как только ты понимаешь, что есть привязанность, благодарность, но нет любви, — уходи. Не обманывай. Знаешь, мы привязываемся иногда к человеку, как к вещи, и говорим: это мои очки. А они вот возьмут и разобьются. И поэтому я взял на себя смелость после многих лет закончить отношения. Но к счастью, не закончились тепло и привязанность. Я благодарен за любовь.
— Какой Аверин в любви?
— Верный. Любящий. Ревнивый. Да, я ужасно ревную. Дурак, вообще.
— Сразу вспомнила Арбенина из «Маскарада», ты дважды входил в эту реку.
— Это моя роль. Думаю, я и третий раз войду в эту реку. Сыграю лет в семьдесят.
— Главное, чтобы не в реальности.
— А так уже никто не любит... Никто не любит как Ромео и Джульетта, как Арбенин. В современном мире я вижу только эгоцентризм и комплексы, которые отравляют любовь.
— Как-то я брала интервью у шоувумен, и она сказала: «Я поняла, что стала настоящей артисткой, когда, страдая после расставания с любимым, вдруг увидела себя со стороны, зафиксировала детали и подумала, что надо запомнить и при необходимости использовать в роли». У тебя так было?
— Мне это было свойственно в 16 лет. Но когда в жизнь приходила настоящая потеря, все было иначе. Я тогда решал организационные вопросы. И я тебе скажу, моим спасением в эти страшные дни была работа. Когда Константин Райкин брал в театр, он рассказал мне, 20-летнему, что в день смерти своей матери играл спектакль. Я слушал его и думал: «Какой ужас!» Спустя годы я понял, что это единственное, что могло спасти человека.
Знаешь, у меня был очень страшный период. С разницей в два месяца умерли два моих брата — старший, Генка, и средний, Женька, от первого брака отца. Думал: «Господи, одни похороны». Я был максимально трезв. Надо было миллион дел сделать, детьми заниматься.
— А какие таланты у твоих племянников?
— Полина стоматолог, все время учится, образовывается и идет вперед. Большая умница. А Дима еще школьник, ему пятнадцать. Знаешь, я вообще хотел, чтобы мы с ним стали очень близки. Думал, что заменю отца. Но не получилось. Ему нужна свобода. А я хотел ему дать не то чтобы образование, а открыть другие горизонты. Может быть, он когда-нибудь придет к этому. Он хороший и очень добрый мальчик. Просто живет в своем мире и не хочет, чтобы его нарушали. И пока я принял решение не навязываться. Когда я ему понадоблюсь, буду рядом.
Полинка мне иногда звонит и вдруг рассказывает свои девичьи дела. А Димка нет. Хочет жить своей жизнью. И это я принял. Надеюсь, когда-нибудь он поймет, что у него есть я. А дальше разберемся. Жизнь, она такая, неизвестно, что преподнесет. И мне это очень нравится, эта ее непредсказуемость, изменчивость. Меня это будоражит...
Я ценю каждое ее мгновение. Сегодня выходной, я сижу пью кофе, болтаю с тобой, потом поеду покатаюсь под дождем на самокате. Не терять вкус к жизни помогает то, что я спонтанный. Вот смотри, как я купил самокат. Просто шел по улице и купил его, очень дорогой и крутой. Захотел. И кайфую.
Однажды шел по бульвару, остановился, сел на лавке и вдруг увидел несчастного человека, который ехал, вернее стоял, в «роллс-ройсе» в пробке. Он сидел в этом шикарном кабриолете 15 минут и дышал гарью. Я подумал: «Это стоило того?» Смотри, вот у меня самокат. Я захотел ехать — поехал. А завтра сяду за руль своего автомобиля и включу любимое радио. И это тоже жизнь.
— Если говорить о каких-то мелочах, которые радуют...
— Если они радуют, какие же они мелочи?
— Я про аксессуары — браслеты, кулоны. Они у тебя очень эффектные и многие со смыслом. Помню цепочку с печатью Соломона. А сейчас?
— У меня и сейчас есть ключ, печать Соломона. А еще топаз, много лет назад в Мексике приобретенный. Он меня защищает. Это обереги. А есть вещи необязательные. Вот у меня браслет-гвоздь — это «Картье», его я купил в Лос-Анджелесе на гастролях. Сейчас надел его потому, что я в косухе и мне немножко нужен лоск металлиста. Я одеваюсь в зависимости от настроения. Был период, когда все время ходил только в белом. Потому что считаю, что это цвет успеха и победы. Но из-за того, что у меня репетиции, съемки, белый цвет ушел. Потом я полюбил растянутые и длинные вещи — это тоже зависело от настроения и моего скачка веса... У меня есть блестящие костюмы. Они для концертов.
— А дома ты какой?
— Дома Масяня в пижаме. У меня много пижам. Сейчас тебе объясню, как все началось. Я часто езжу, иногда каждый день переезд, новые гостиницы, новые номера и ночью ты не ориентируешься, иногда просто как лунатик становишься. Однажды вышел в гостинице в коридор голым, и захлопнулась дверь. И я подумал: «Какой ужас, надо что-то делать с этим». Вот, стал возить с собой пижамы, потому что, мне кажется, не все готовы к такому потрясению.
— Есть у тебя какие-то ритуалы, например утром выпить чашечку неправильного крепкого кофе на голодный желудок или, наоборот, стакан правильной теплой воды с лимоном?
— Все зависит от настроения. Но душ — то, без чего я не могу жить. Несмотря на то что я огненный знак, не могу без воды.
Для меня важно встать за два часа до выезда, погулять с собаками, собраться. Я не люблю спешить, приезжать на площадку сонным или впритык на спектакль. У меня правило: за 15 минут до выхода на сцену меня никто не должен трогать. Я включаю «Болеро» Равеля, которое длится 14 минут. Мне нравится сам момент этого выхода, когда у тебя нет прошлого и будущего, а на сцене чужая жизнь.
— Эти чужие жизни идут в счет твоей жизни?
— Кто же это знает... Мы вообще ничего не знаем. У меня любимая история про Михаила Пуговкина. Перед смертью его последние слова: «С ужасом представляю, что свою последнюю роль я уже сыграл». Кто знает? Ну разве ты можешь быть ответственным за то, что происходит? Ты сейчас выйдешь — дерево упадет, гроза ударит, машина собьет...
