— Как играть и петь в такие дни? Это возможно?
— Это единственное спасение. Иначе сойдешь с ума.
— Зачем тебе дневник?
— Я веду его в надежде, что когда-нибудь его прочтут и поймут, что не все было так прекрасно. Я вырос в этой профессии и о ней знаю все. Снимался с пяти лет... Я как мама Лайзы Миннелли, Джуди Гарленд. Ее в детстве кинули туда, и она там росла. Ее утягивали, заставляли не есть, пичкали какими-то лекарствами, чтобы она в кадре всегда была бодра. И она погибла в этой профессии. Понимаешь? Я все знаю про эту профессию. Знаю, как можно выжить, как победить, как погибнуть, как исчезнуть, возродиться. И при этом прекрасно понимаю, что это еще не итог.
— А когда ты погибал?
— В момент, когда у меня был успех, я погибал. Потому что понимал, успех нельзя к себе присоединить, это не твой аппендицит, не твоя рука или нога. Он тебе не принадлежит. Это не твоя заслуга, а случай.
— Ты всегда выкладываешься по полной на сцене, но все же, как тебе кажется, когда лучше получается, когда отдохнул или когда замучен до предела?
— Лучший спектакль — когда очень устал. Потому что организм не заботится о том, чтобы приукрашивать. Но я вообще не умею отдыхать. Сегодня у меня случайный выходной, отложились съемки, но он полностью заполнен. Я встал в 6 утра, погулял с собаками, сделал дела, прибежал к тебе.
— С кем остаются собаки, когда ты на съемках?
— Слава Богу, им есть с кем остаться.
— Переходим к личному.
— С личным все очень хорошо. Собачки не скучают.
— Как собачек зовут?
— Догиня Дуся, мини-кокер Жозефина, или Жо (потому что ведет она себя иногда соответствующе), корги Макс. Макса мне подарили на день рождения, он Максим Максимович, как в «Герое нашего времени» у Лермонтова. Он прекрасен. Удивительная порода. Улыбался, даже когда его кастрировали и он ходил с пластиковым абажуром на башке, а я говорил ему: «Прости, прости». Но у меня был тупик: две суки и он, который думает, что он высокий блондин... Знаешь, это такая картина замечательная, когда догиня, а она богиня, стоит, а он пытается ее завоевать.
— Ты сразу с тремя собаками гуляешь?
— Да. У меня домино, тетрис. Нет, лебедь, рак и щука, как в басне Крылова, каждый тянет в разные стороны, и это трезвит. Они у меня замечательные. Я много лет себе не позволял животных. У меня до них жили кот и собака. Кот Яша прожил со мной 18 лет. Он был удивительный, встречал с работы и бросался обнимать. И еще была собака — чихуа-хуа. И мне казалось, вот как здорово, большой мужчина и маленький песик, как это мило. Но это же такой эгоизм, понимаешь? Потому что, когда ты берешь собаку в самолет, для нее это стресс. Она же не может сказать, что ей плохо. Потом собаку пришлось отдать родителям, чтобы они за ней следили. А когда Яша умер, я подумал, что, наверное, надо себе запретить иметь животных. И я на многие годы запретил. Потом меня вдруг прорвало, я подумал: «Ну сколько той жизни? Мне надо, очень хочется, нужен этот двигатель, который заставит утром встать и пойти... Знаешь, ты приходишь ночью после спектакля, у тебя эйфория, ты счастлив. А утром зачем вставать? Для кого? Вот сейчас не встать нельзя: Дуся ложится на кровать и тебя крупом своим мощным двигает к краю. И ты забываешь о себе и говоришь: «Пошли».
— Ты недавно стал художественным руководителем Сочинского концертно-филармонического объединения, куда входит Зимний театр, зал органной и камерной музыки и филармония. Cерьезный начальник, а пафоса не прибавилось. Это назначение как-то изменило твою жизнь?
— Не сильно. Просто иногда приходится просить для театра, для коллективов. И в данном случае мне очень повезло, я иду просить у человека прекрасного, молодого и талантливого. Это Копайгородский Алексей Сергеевич, глава города...
— Где-то я читала: «Максим Аверин руководство осуществляет дистанционно».
— Почему же? Я в Сочи часто бываю. У меня там квартира, которую я купил много лет назад. Мне тогда говорили мои коллеги: «Ты с ума сошел, надо в Испании покупать жилплощадь». Но я никого не послушал. Этот поступок совершил интуитивно, как почти все в жизни. Во мне нет прагматизма, Господь ведет.
Посмотри, вот я оканчиваю институт, почти ничего не знаю про театр «Сатирикон», ну, Аркадий Райкин, Константин Райкин, афиши — все. Но что там внутри происходит, понятия не имею. Почему я пошел туда? Откуда я интуитивно знал, что мне нужно к Константину Райкину? Я несколько лет работал там в ожидании. А ведь меня приглашали другие театры, предсказывали будущее. Но я пошел именно туда и несколько лет был просто мебелью. Меня взяли за высокий рост. И я не понимал, что меня ждет. Я вообще не видел ни одного человека в жизни, который бы в нашей профессии твердой поступью шел вперед. Марк Анатольевич Захаров всегда прекрасно говорил: «Станете популярным и будете давать интервью о своей юности, думая, что это кому-то интересно».
— Но это реально интересно. Марк Анатольевич сам давал интервью о своей юности.
— И прекрасно лгал.
— Ты разве не лжешь, не недоговариваешь, когда даешь интервью?
— А что я недоговариваю? Ты же не задаешь вопрос: когда произошел первый поцелуй.
— Потому что, ты мне рассказывал про первый поцелуй, который был в детском саду.
— Я был дураком. Но Юльку Крупинину помню до сих пор. Она была очень похожа на Татьяну Васильеву. Высокая, рыжая, с прямым носом. Я помню дом, где она жила. Я, вообще, всех помню и ко всем отношусь прекрасно. Толька пара человек, с кем я бы не хотел встречаться и кого неприятно даже вспоминать. Почти всех своих бывших я вспоминаю с нежностью.
Я благодарен за все отношения. Вот мама была совсем другой. Она была настолько сильная, что влюбляясь в мужчину, сажала его себе на шею и несла. Ни один, даже мой отец, не был ее достоин. Хотя он замечательный. Она его любила очень. Очень. Вообще, энергетически с ней было сложно. У мамы не было полутонов. Прощай — так прощай. Я другой, хотя раньше был очень категоричным. Если что-нибудь не так — все! Никогда больше в жизни не увидимся, не встретимся! Но я научился жить, понял, что у всего, в том числе и у любви, есть срок. И самое ключевое здесь — оставаться благодарным за то мгновенье, когда ты был счастлив.
