Марина Ивановна работает не только ради удовольствий сына. Она отправляет солидные посылки в лагерь мужу и дочери, которые помогают им выживать. «Дорогая Аля! — пишет она дочери. — У нас для тебя есть черное зимнее пальто на двойной шерстяной вате, серые валенки с калошами, моржевые полуботинки — непромокаемые, всё это — совершенно новое, пиши скорей, что еще нужно, — срочно». Цветаева приносит в приемную тюрьмы такие огромные мешки с одеждой, что иногда ее просят отложить часть вещей. Когда же она передает деньги, порой их не принимают со словами «У них и так уже денег достаточно». Нередко Мур обвиняет мать в «непрактичности», но она как раз в этой ситуации выступает как практик: чем помочь? Мур же ломает голову — за что посадили. И в конце концов строит для себя теорию, что близких оговорили другие агенты, предатели. Вот разберутся во всем, и тогда отца и сестру, конечно же, выпустят. «Я надеюсь от всего сердца на праведность НКВД; они не осудят такого человека, как отец!» — пишет Мур. В начале 1941 года они узнают, что Аля уже полгода как выслана, ей дали восемь лет «исправительных лагерей». Оттуда можно наконец писать, но обо всем, что пришлось пережить, она умалчивает. Во-первых, есть цензура, во-вторых... Аля видит, что ее брат счастлив в Москве, счастлив своим неведением. «Я сделался специалистом по симфонической и фортепьянной музыке, — пишет он ей. — Не пропускаю ни одного концерта. С каждым днем я начинаю всё более ценить Чайковского. Для меня он не композитор, а друг. Что за музыка! Я готов слушать его четвертую, пятую и шестую (патетическую) симфонии, затаив дыхание...» Как раз в это время Аля «доходит» в лагере для штрафников...
После возвращения семьи академика в свою квартиру им негде жить. Начинается новый поиск жилья, который проходит очень драматично для Марины Ивановны. «Я как бродяга с вытянутой рукой хожу по Москве, — пишет она. — Пода-айте, Христа ради, комнату! — и стою в толкучих очередях — и одна возвращаюсь темными ночами, темными дворами...» Марина Ивановна не бездействует. Она ходит и в Литфонд, и в Союз писателей. Обращается к незнакомым влиятельным писателям — таким, как Павленко, просит знакомых позвонить могущественному Алексею Толстому... Вместе с сыном они даже придумали послать телеграмму Сталину. Что опять же говорит об их крайней непросвещенности в делах «системы». «Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева». Им сказали, что некоторым писателям Сталин помогал с жильем... Телеграмма, наверное — к счастью — затерялась в потоке корреспонденции, тогда многие писали «наверх». Мур и Марина Ивановна даже не подозревают, что в их положении лучше не обращать на себя внимание. Они не приспособлены к бытовой борьбе... Поэтому дальше начинается отчаяние.
