Отец не был диссидентом, но в нашем доме всегда витал дух свободомыслия. У нас нередко бывали и Евгений Евтушенко, и Булат Окуджава, и Виктор Некрасов, который приходил к отцу и плакал, когда окончательно принял решение уехать из-за постоянных преследований из СССР в Швейцарию. Как-то приходил Владимир Высоцкий с Мариной Влади и режиссером Александром Миттой. Своей отзывчивостью, пониманием отец притягивал творческих людей, все они, как говорили, всегда с радостью приезжали к Юрке Никухе.
— Во время застолий Юрий Владимирович, надо думать, был великолепным тамадой?
— Понимаете, он всячески старался им не быть. Да, внимание нередко концентрировалось на нем, но он, как гостеприимный хозяин, всегда стремился отойти, что ли, в сторону, не тянуть на себя одеяло. Отец любил, когда за столом не монологи, а диалоги, когда все сидящие вовлечены и увлечены друг другом. Это было главное. То, что на столе, — дело десятое. Резался салат, варилась картошка, открывались разные консервы... Отец был совсем неприхотлив в еде: котлеты, макароны по-флотски. Сам он не готовил, этим занимались домашние, но каждый день вставал раньше всех, заваривал кофе и варил на всех яйца в мешочек. Это была по-настоящему серьезная семейная традиция, как, если хотите, утренняя молитва.
— Вы часто думаете об отце?
— Часто.
— Если у вас была бы возможность пригласить его на ужин, что спросили бы у отца?
— Надо же, мне такое и в голову не приходило, но я понимаю, о чем вы говорите. (После паузы.) Знаете, я бы лучше пригласил ЮВ не на ужин, а в его родной цирк на Цветном бульваре, который я возглавил в 1997 году, когда его не стало. Посадил бы отца в зале, а после спектакля подошел бы и спросил: «Ну как?»
