— Девчонки постоянно звонят, спрашивают, можно ли прийти?
Она отвечала:
— Нет-нет, только ты! Не хочу, чтобы меня такой страшной видели. Вот поправлюсь, появятся силы в порядок себя привести — уж тогда...
Пятнадцатого я пробыла в палате дольше обычного — мы и не заметили, как за разговорами пролетело время. Взглянула на часы:
— Ой, Силе гулять пора! Заждался маму, бедный!
— Нет, мама у него я, а ты — бабушка.
— Здрасте пожалуйста! — в шутку возмутилась я. — Ты-то постарше меня будешь!
— Это только по паспорту! — Таня хотела рассмеяться, но закашлялась. Я поднесла ей кружку с водой. Отпив несколько глотков, она кивнула: — Все нормально. Юль, ты мне завтра винегретику принеси. Что-то вдруг захотелось.
В первом часу ночи меня разбудил телефонный звонок: «Юлия Александровна? Ваш телефон записан в карте Татьяны Евгеньевны. Сыну мы не смогли дозвониться. Она скончалась десять минут назад...»
Несмотря на недоразумения, которые между ними случались, сын Таню очень любил. Неуважительного отношения к матери не спускал никому.
Этот случай произошел за три года до Таниной смерти. Был очередной приступ удушья, она упала, потеряла сознание. Володя вызвал скорую. По дороге в больницу между ним и врачом возник конфликт. При падении Таня сильно ударилась лбом, на этом месте появился синяк, и доктор в разговоре с подстанцией употребил слова «старуха» и «фингал». Вовка взъярился: «Вы что, не понимаете, кого везете?! Это лицо знает весь мир!» — и набросился на врача с кулаками.
Водитель скорой вызвал милицейский патруль, который отвез Володю в отделение. Ему грозил срок за хулиганство, но врач забрал заявление и дело замяли.
В последние несколько месяцев Таня — то ли заглушая боль, то ли пытаясь отвлечься от мыслей о приближающемся конце — много пила. В одиночку. Только заведется копейка — тащится в магазин рядом с домом. А потом сын ищет ее по скверам и соседним дворам. Когда кто-то из знакомых Лавровой начинал обвинять его в том, что он контролирует мать, я вступалась: «Не контролирует, а спасает. Правильно, что денег не оставляет и других ругает, если в долг дают. Володя всем продавцам запретил продавать матери спиртное, но как ей откажешь — она же скандал устроит».
Вовка был так убит смертью Тани, что даже не смог присутствовать на похоронах. Неделю лежал, отвернувшись лицом к стене. Хлопоты мне пришлось взять на себя. Двоюродная сестра Тани Элла хотела похоронить ее на Рогожском старообрядческом кладбище, на участке, где покоится Савва Морозов, которому Таня приходилась праправнучатой племянницей, и четыре поколения его потомков. В дирекции Рогожского сказали: единственный вариант — подзахоронить урну. Этого я допустить не могла, поскольку не раз слышала от подруги: «Юля, вы только меня не сжигайте — похороните по-человечески». Поехала в театр к Табакову: «Что если на Троекуровском? Только нужно разрешение от правительства Москвы». Тут же была составлена бумага, мне дали машину — и через полчаса я уже сидела в приемной у Лужкова.
Слава богу, родственники Тани не только не рассердились на меня за «самовольство», но потом еще и благодарили: «Как хорошо, что Таню похоронили на Троекуровском! Какая ты, Юля, молодец!»
Володя звонит мне каждый день — жалуется на одиночество, со слезами вспоминает мать. С третьей женой Аней, которая родила ему в 2012 году дочку, отношения тоже не очень складываются. Теперь для него самая большая радость в жизни — встречи с маленькой Аглаей и когда из Ярославля приезжает Женя. Ей уже пятнадцать. Она очень похожа на бабушку, какой та была в юные годы: те же глаза, тот же поворот головы, та же улыбка. Только бы судьба была к этой девочке благосклонна и подарила счастья больше, чем досталось Татьяне...
