На полу нашли два пустых флакона, на ночном столике блокнот, испещренный цифрами — вычислениями смертельной дозы яда. Никакие действия врачей не помогли. Миссис Чармиан Лондон, единственная, согласно завещанию, наследница мужа потребовала от доктора, чтобы в качестве причины смерти непременно указали уремическое отравление. Доктор отказался. И век спустя люди будут спорить, что же тогда случилось — случайная передозировка или осознанный выбор.
Теперь его оплакивали те, кто предпочитал при жизни укорять, не брезгуя, впрочем, использовать. Панихиду устроили Флора, Бесси и дочери. Мир взорвался сообщениями о смерти Джека Лондона — она затмила известие о смерти скончавшегося накануне австрийского императора. Прах после кремации захоронили на ранчо — ровно две недели назад Джек попросил Элизу зарыть его пепел на холме. Так она и сделала, а сверху поместила большой валун. Джек называл его «камнем, который отвергли строители».
Чармиан, за годы совместной жизни заработавшая хроническую бессонницу от ужаса, что Джека захомутает более ловкая соперница, после его смерти проспала тридцать шесть часов. Еще почти сорок лет она проживет в деревянном коттедже, построенном рядом с обгоревшими останками Дома Волка. Напишет мемуары о муже — лживые, льстивые, ловкие и да, именно очаровательные, а после смерти ляжет рядом с ним под тем же валуном. Флора переживет сына на шесть лет. Его вообще переживут все женщины, в которых он отчаянно искал любви.
Его переживут и книги — несмотря на то что однажды Лондон в сердцах бросил: «Я вновь и вновь писал книги, которые не были поняты». Его переживут даже названия повестей, романов и рассказов — такие сильные, емкие и точные, что их станут использовать в речи: «Любовь к жизни», «Когда боги смеются», «Сердца трех», «Белый Клык», «Зов предков»... Его переживет и образ — образ сильного настоящего мужчины, который бесстрашно идет по миру, пробуя его на зуб и на прочность, который стремится изведать все и упрямо гонит себя к цели и победе, а ломается — на любви.
Он не узнает о том, что после будут Владимир Маяковский, Эрнест Хемингуэй, Ромен Гари, Владимир Высоцкий и еще много мужчин, так завороженных его судьбой и харизмой, что невольно ее повторят. Не узнает, что его имя станет нарицательным, им даже обозначат тип личности в соционике, что его книги и снятые по ним фильмы будут непременным этапом взросления для многих поколений. Он не узнает, что сам изобретенный им способ складывать слова ляжет в основу особого стиля, которому безуспешно будут подражать. И не узнает, что всматриваясь в его лицо, в добрый растерянный взгляд, в поразительную для прожившего такую жизнь человека детскую застенчивую улыбку, люди будут гадать: как же так вышло, почему именно ему так чудовищно не везло в любви — в том единственном, чего он всегда так жаждал?
