Именно из-за нее он начал писать осознанно и целеустремленно. Словно Мэйбл своей маленькой ручкой подняла какой-то рычаг, разрушила плотину, и наружу свободно хлынула вода. Мысли, переживания, события — все, что Джек испытал и осмыслил, теперь можно было описать, выплеснуть, поделиться с другими. Именно из-за Мэйбл он совершил колоссальный рывок в надежде подняться до ее уровня — занялся самообразованием, даже поступил в университет, который, впрочем, спустя три семестра бросил: оказалось нечем платить.
При этом было необходимо работать, и он в который раз обрек себя на каторжный труд, нанявшись в прачечную — стирать, крахмалить и гладить. Восемьдесят часов в неделю, усталость загнанной лошади, драгоценные минуты, когда последним усилием заставлял себя писать, и редкие часы, когда удавалось увидеть Мэйбл, ради которой все это и делалось и которая даже не подозревала о цене, которую Джек платил за свою любовь.
Возможность однажды на ней жениться маячила перед Лондоном как морковка перед ослом, и он был готов на все. Когда Америку сотрясла золотая лихорадка, в числе первых ринулся в Клондайк в надежде разбогатеть. Как и все, что он пережил за свою недолгую, но предельно насыщенную жизнь, быт старателей Джек однажды опишет. И это станет его единственной добычей. Опыт да цинга, от которой едва не погибнет. И ни унции золота.
Мэйбл ничего из пережитого рассказать было нельзя. Ни о морских приключениях, ни о марше бродяг и месяце в тюрьме, ни о Клондайке. Она ведь такая нежная, как можно осквернять ее слух именем устричного пирата Сатаны Нельсона, упоминанием старателя по кличке Время-не-ждет, описанием северных охотников, индейцев и «желтоногих»... Ей невозможно рассказать о том, что всю жизнь он, отказывая себе во всем, кормит семью, а теперь, когда умер отчим, ответственность стала еще больше. Как объяснить ей, что значит быть кочегаром или рабочим на джутовой фабрике?
Работы теперь совсем не было, рассказы, повести и заметки никуда не брали. Джек перебивался любыми случайными поденными возможностями, не брезгуя ничем, и заложил или продал все, что мог. Теперь он почти не виделся с Мэйбл — попросту не в чем было к ней приходить, из одежды осталось только нищенское тряпье. В двадцать два он казался себе изверившимся глубоким стариком. В конце концов твердо решил бросить пустые мечты о писательстве и поступить в почтовую службу. Именно в этот момент судьба сжалилась: пришли первые гонорары и Джек словно оттолкнулся от дна.
Позже Лондон опишет все это в «Мартине Идене», где выведет Мэйбл под именем Руфи Морз. Опишет, как поклялся достичь высот, в которых парит его недосягаемая возлюбленная. Как ради нее трудился и преодолевал себя. Как менял походку и речь, буквально вытесывая из себя более утонченную личность. Как идеализировал в сущности совсем несложную женщину, душевные качества которой оставляли в общем-то желать много лучшего. Как перерос ее и сам этого не заметил, а когда заметил — пришел в священный ужас, но Мэйбл как раз вовсе не стремилась догонять и расти теперь уже до него.
