Никогда не завидовал ни одному танцовщику. А вот быть лучшим хотел всегда, еще в школе точно знал: обязательно стану солистом Большого. Правда, не предполагал, что классическим танцовщиком, думал, мое амплуа — деми-характерные персонажи, я их обожал. Первая большая работа в школе была как раз на грани гротеска — старик Джотто во «Франческе да Римини». А вот принцы были неинтересны: сплошные штампы, манерность. Не понимал тогда, что можно избежать ходульности и в чистой классике. Это пришло позже... Я часто стоял за кулисами, смотрел, как танцуют коллеги, и учился у них.
— Спартак стал вашей коронной ролью, принес любовь зрителей и Ленинскую премию.
— Да, меня часто ассоциируют именно с этой ролью. Наверное потому, что партия очень яркая, героическая. Но я строил ее постепенно. Первые года два меня захлестывали эмоции, на которые тратил слишком много сил. Понимание, как распределять и контролировать их, пришло позже. А вот у Мариса его Красс был сразу абсолютным попаданием в десятку. Наверное, ему было обидно, что не он Спартака танцует, ведь эту роль Лиепа уже исполнял на сцене Большого в другой постановке. И когда нам сказали, что Юрий Николаевич Григорович собирается ставить «Спартака», никто не сомневался: героем станет Марис. И я так думал. Но мэтр решил иначе и, как оказалось, попал в точку...
— Владимир Викторович, в советское время артисты Большого часто выезжали за рубеж. В эпоху тотального дефицита это было неплохим финансовым подспорьем.
— Поначалу зарплаты у нас были не самыми высокими — в конце пятидесятых, поступив в труппу Большого, я получал сто двадцать рублей, потом двести. А гонорары в валюте, в то время мизерные, все же действительно давали возможность покупать то, что в советских магазинах не водилось.
Когда в 1959 году я с театром выехал на первые гастроли в США, моя ставка за спектакль составляла девять с половиной долларов. Потом как ведущему артисту добавили еще два доллара. Казалось, это громадные деньги! Шикарные вечерние ботинки стоили пять долларов. Прожили они у меня лет тридцать, такое феноменальное качество. Огромный стейк в ресторане — доллар, бутылка кока-колы — десять центов. На тех гастролях Большого продюсер Сол Юрок обеспечивал артистам царские условия. Нас бесплатно кормили, солистам оплачивали походы в кино и театры. Потом, правда, это прекратилось...
Мы пробыли в Америке два с половиной месяца. Я привез много подарков, какую-то одежду и книги по искусству — целый чемодан, с этого началась моя библиотека.
Более практичные коллеги покупали товары для перепродажи и хорошо зарабатывали, но у нас с Катей предпринимательской жилки не было. Когда первый раз поехали за границу, даже не знали, что надо с собой брать консервы, чтобы не тратить валюту на рестораны. И икру не перепродавали — всегда возили как подарки для американских друзей...
Попав в 1959-м в Америку, испытал шок. Представляете, я ведь впервые покинул пределы Москвы и впервые летел на самолете! А тут Нью-Йорк — небоскребы, публика красиво, ярко одета. Я увидел на улицах праздник: дамы с невероятными прическами, совершенно сказочные витрины. Для меня Америка в ее плюсовом значении — именно та, которую увидел тогда. Никак не нынешняя, в ней я совсем не хотел бы жить.
