Уже упоминал, что Зайцев был председателем Союза русских писателей и журналистов, и я как его секретарь помогал в устройстве литературных вечеров, проходивших в особняке Консерватории имени Рахманинова на набережной Сены. Зал всегда — битком, средний возраст присутствующих лет восемьдесят, а мне — двадцать с небольшим.
Смотрел на стариков и с грустью понимал: вместе с этими людьми уходит целая эпоха. Среди них я был единственным французом, даже дети эмигрантов не ходили на эти вечера.
После кончины Бориса Константиновича как-то зашел навестить его дочь. Наталья Борисовна разбирала вещи отца и перед моим визитом выбросила папку с рисунками и коллажами Ремизова. На книги рука бы не поднялась, а тут — бумажки какие-то. Сегодня Алексея Ремизова считают ярчайшим стилистом в русской литературе, однако он был и очень самобытным художником, его высоко ценил Кандинский. Этот эпизод говорит о том, насколько эмигранты были неактуальны.
Как-то узнал, что скончалась милая дама, с которой я общался, писательница Ольга Можайская. Приехал выразить соболезнования, вижу, ее дочка собрала мешки, чтобы отнести в мусорный бак. Говорю:
— Я знал вашу маму. Можно мне что-нибудь купить?
Женщина удивилась:
— Зачем? Берите так. Извините, тороплюсь, вечером поезд обратно в Бельгию.
Деньги все же оставил, забрал мешки, а там — письма Бунина, двадцать книг с автографами Ремизова, с которым Можайская дружила. Эмигрантские книги на Западе никому не были нужны. Я их спасал. Некоторые считали меня барахольщиком, но если бы не собирал, пропало бы больше половины наследия. Зинаида Шаховская, с которой дружил и работал над составлением «Русского альманаха», так подписала мне сборник своих стихов: «Если что и сохранится в чужой стране от первой эмиграции, то благодаря Ренэ Герра».
Моя коллекция ценна именно как пласт культуры. Архивы насчитывают несколько десятков тысяч единиц хранения, среди них тысяча писем Ремизова, сотни — Бунина, в том числе его переписка с Галиной Кузнецовой, которую она мне завещала. До сих пор не прочитал — вдруг там что-нибудь очень интимное? Будет неловко, ведь я дружил с Галиной — милейшая дама, скромная, талантливая. На встречу с ней в Мюнхен ехал с тремя рекомендациями — Таубер, Одоевцевой и Зайцева. Жаль, не попросил вернуть их, когда были прочитаны!
