Я долго был на стороне побежденных, но когда Борис Константинович, как и Бунин, Шмелев, Ремизов, Ходасевич, Адамович, Георгий Иванов, Мережковский, Гиппиус, триумфально вернулись в Россию — увы, посмертно, — оказался на стороне победителей.
— Откуда у вас столь безупречный русский язык?
— Моя семья из Прованса. Родителям принадлежали дома в Ницце, но в пятидесятых годах мы жили в Каннах — мама Жанет работала директором женской гимназии. Однажды там появилась пожилая дама и на ломаном французском попросила маму дать внучке несколько уроков математики.
Обращаться с подобными вопросами к директору было не принято, тем более что мама уже давно не преподавала, но по доброте сердечной согласилась. Причем без всякого вознаграждения, но дама, ее звали Валентина Павловна Рассудовская, возразила: дескать, они — люди бедные, но гордые, и взамен предложила давать маминым детям уроки русского языка. Но кому на Лазурном Берегу в 1957-м, спустя всего четыре года после смерти Сталина, был нужен русский?! Однако чтобы не обидеть старушку, мама обещала поинтересоваться у сыновей. Брат отказался, а я согласился, хотя уже изучал английский, немецкий и латынь.
Валентина Павловна учила меня читать и писать по старой орфографии. Ее семья жила по соседству, очень скромно: темно, иконы, лампады, большой стол, скамья. Муж, подпоручик царской армии, во время Гражданской воевал у генерала Юденича. Я наблюдал, слушал разговоры — их дом был настоящим проходным двором — и невольно погружался в русскую стихию. Очень увлекся и сутками пропадал у Рассудовских. Родители даже слегка ревновали: почему сын проводит там столько времени?!
В двенадцать лет я уже свободно говорил и писал по-русски, знал наизусть «У лукоморья дуб зеленый». Причем не картавил, хотя «р» не выговаривали даже дети русских эмигрантов, например профессор Никита Струве. Иногда уроки мне давал князь Гагарин, тоже наш сосед. В Каннах он был старостой русской церкви Архангела Михаила на бульваре Александра III.
— Но своей духовной матерью вы все же считаете Екатерину Леонидовну Таубер?
— Благодаря двум дамам — Рассудовской и Таубер — я и стал отчасти русским. У Екатерины Леонидовны — она преподавала русский в престижном лицее Карно, где я учился, — не было детей, и я заменил ей сына. К Таубер, чьи стихи хвалили весьма строгие в оценке Ходасевич, Вейдле и Бунин, у меня особое, трепетное отношение. Сейчас готовлю к печати ее двухтомник. Она переписывалась с Зинаидой Гиппиус (и подарила мне эту переписку). Дружила с Галиной Кузнецовой, музой Бунина. Именно у Таубер в застекленном шкафу я впервые увидел книги Ивана Алексеевича. Читала мне бунинские стихи, и я воспринимал все столь живо, будто родился в России.
