Пленки забрали при обыске в Шереметьево, когда их из Москвы пытался вывезти брат Ален, прилетевший с женой под Новый год в СССР. Я их провожал. В аэропорту ко мне подошли люди в штатском и попросили проследовать к начальнику, который потребовал подписать документ с признанием. Я отказался, но дело завели.
Моим научным руководителем оказался декан филфака, который вызвал в кабинет (вероятно, те встречи не укрылись от бдительных органов) и жестко предупредил: коли «продолжу дружбу» с антисоветчиком Борисом Зайцевым, мне светит пять лет строгого режима. Короче, в марте 1969-го меня выслали из СССР.
Только вернувшись домой, узнал, что не просто выслали, а выдали волчий билет — запрет на въезд в СССР на пятнадцать лет. То, что я его получил в Союзе, понятно, но и во Франции навесили ярлык «друг белогвардейцев». Решили: раз выслали из страны, которая идет к светлому будущему, значит, я антикоммунист. Даже ходили слухи, что Герра вышел на Красную площадь с плакатом «Долой Советскую власть!» Я что, дурак? Я жизнелюб и женолюб, к тому же вне политики, беспартийный. Мне было двадцать два года — и все, карьера закончилась. Случались в жизни моменты, когда проклинал судьбу, хотя по большому счету благодарен ей.
— Каким человеком был Зайцев?
— Очень доброжелательным, кротким, даже сказал бы, праведным, но без ханжества, например за ужином мы вдвоем выпивали бутылку красного. Несмотря на возраст, он иногда выступал по «Голосу Америки» и на «Радио Свобода», долгие годы вплоть до самой смерти был председателем эмигрантского Союза русских писателей и журналистов. Борис Константинович помогал собратьям по перу. И представьте, такого вот человека в 1971-м французы сажают под домашний арест! Во время официального визита Брежнева в Париж власти испугались: вдруг бросит бомбу на Елисейских Полях?!
Сначала собирались отправить Зайцева за казенный счет на Корсику, в гостиницу с полным пансионом, как поступили с некоторыми эмигрантами-монархистами. Я за него вступился. Тогда старого писателя обязали ежедневно отмечаться в полиции, но из-за его преклонного возраста инспектор дважды в сутки сам наведывался к подопечному: удостовериться, что писатель сидит дома. Борис Константинович был в восторге — «прославился» во французской прессе! Он обладал прекрасным чувством юмора. Через несколько месяцев ушел из жизни...
