Однако в конце жизни заказов почти не стало, приходилось всеми правдами и неправдами доставать деньги. Кое-что продавал, например свои архивы Йельскому университету. Писал статьи для газеты «Русская мысль» и журнала «Возрождение». Чем мог, я ему помогал. Каждый месяц в течение десяти лет приобретал акварели и холсты у его второй жены Валентины Ивановны Мотылевой.
Когда Юрий Павлович скончался, уговаривал коллег купить рисунки у вдовы-француженки хоть за сто франков — она сильно нуждалась, но никто не откликнулся. Тогда наследием Анненкова не интересовались, а сейчас любой эскиз стоит огромных денег. Вдова мечтала сделать музей в его мастерской на Монпарнасе. Но какой музей в съемной квартире?! Все закончилось тем, что несчастная покончила с собой, ей не было и пятидесяти.
Я часто катал Юрия Павловича по Парижу и окрестностям. Иногда втайне от француженки отвозил к Мотылевой. Это с ней он приехал в Париж в 1924-м и хотя любил ее всю жизнь, после войны оставил ради юной барышни. У меня есть книга с надписью: «Тиночке, виноват навсегда. Юра, 1948». Тиной он называл Валентину Ивановну. Она мне как-то призналась, что Юрий Павлович — ее единственный мужчина.
Мотылева была артисткой МХАТа, в тридцатые гастролировала с Михаилом Чеховым по Америке. Как у нее был поставлен голос! Я такого русского никогда не слышал — мурашки по коже. Валентина Ивановна жила возле Булонского леса в бывшей мастерской Анненкова, очень скромно, вместе с компаньонкой — очаровательной, жизнерадостной Марией Самойловной Давыдовой. Она была оперной певицей, гастролировала в «Русских сезонах» в Париже с Шаляпиным.
Когда привозил Анненкова к Мотылевой, они целовались. Смотреть на это было грустно — обоим под восемьдесят. Я оставлял их, а вечером возвращал Юрия Павловича француженке, рассказывая, как мы гуляли в Фонтенбло или Версале. Делал доброе дело и получал от этого удовольствие. Надо иногда творить добро — это хорошо. Однажды Валентина Ивановна со словами «Знаю, вы будете смотреть на него другими глазами» подарила свой портрет ню 1920-х годов работы Анненкова.
— В вашей коллекции много Анненкова?
— Несколько сот работ. Только автопортретов — двадцать. Когда он, рисовавший Ахматову, Замятина, Пастернака, Горького, Троцкого, многих других великих, предложил сделать и мой портрет, я был тронут до слез. Это же немыслимо: художник с мировым именем и я — никто! Об этом даже не мог и мечтать.
