Дальше собеседник меня, кажется, уже и не слушал и вскоре, сославшись на срочные дела, распрощался. Потом общие знакомые рассказывали, что он долго возмущенно громыхал: «Вздумал учить меня, Свиридова, как писать музыку!» Композитор Владимир Ильич Рубин объяснил суть моей промашки: «Скорее всего, Свиридов сам был не до конца уверен в каких-то деталях и хотел, чтобы ты снял сомнения — похвалил, сказал, что это гениально. А тебя понесло в критику...»
Единственное, что примиряет меня с давним глупым откровением, — то, что цикл «Песни безвременья» так и не попал в список шедевров Георгия Свиридова.
Я был уверен, что мы сможем объясниться и инцидент забудется, но не случилось. Жены гениев, самоотверженно посвятив себя служению мужу, иногда берут на себя слишком много: решают, с кем супруг может общаться, а с кем — нет. Когда через несколько дней после нашей последней встречи я позвонил Свиридову домой, трубку взяла Эльза Густавовна. Поздоровавшись, попросил позвать Георгия Васильевича и услышал:
— А что вы хотите ему сказать?
Тут мое ретивое взыграло:
— Простите, а мне можно сказать это ему самому, без посредников?
Сухо попрощавшись, Эльза Густавовна повесила трубку. Меня как кипятком окатили, в голове застучало: «Скорее всего, она Свиридова от чего-то оберегает, но ведь знает же, что я не позволю себе ни дурной вести, ни гадости!»
Больше мы не общались, хотя уверен: все могло вернуться на круги своя, если бы Свиридову для «Молитв и песнопений» не потребовался большой хор. Это произведение композитор отдал для исполнения Государственной академической капелле Санкт-Петербурга.
В последние годы Георгию Васильевичу и Эльзе Густавовне помогала Лена Образцова, перед талантом и глубиной личности которой я всегда преклонялся. Умение сострадать, готовность первой броситься на помощь — это тоже Лена. Она и со сцены каждый раз дарила себя без остатка. Я благодарен судьбе, что нам довелось работать вместе и какой-то отрезок жизни пройти рядом.
Диагноз Лена скрывала даже от близких друзей. Мы часто встречались в те полгода, когда ей делали химию, но я не видел никаких перемен ни во внешности, ни в настроении. Образцова, как всегда, рассказывала анекдоты и заразительно хохотала над теми, что слышала впервые, посвящала в детали подготовки «Оперного бала» в честь ее семидесятипятилетия, хвалилась успехами учениц.
О том, что у Лены лейкоз, я узнал, когда она уже лежала в немецкой клинике. Для меня это известие стало ударом: к тому времени рак уже унес жизни двух близких мне людей — матери моих детей Лили и третьей жены Светланы — женщины, посланной мне свыше, и самой большой любви. Теперь вот страшный недуг добрался до Лены. Двенадцать дней, что она лежала в коме, в каждом из нас теплилась надежда, но чуда не произошло. Скоро четыре года, как ее нет, а боль не утихает. Говорят, время лечит. Неправда. Тяжелые утраты со временем не становятся легче — это вам скажет всякий, кто терял самых дорогих и близких.
Пришла пора рассказать о Светлане, с которой я узнал, каким огромным бывает счастье. Мы познакомились в начале пятидесятых во время одного из моих армейских отпусков. Заглянув на репетицию к Свешникову, я увидел ее среди хористов. Сердце екнуло: чертами лица, гордой осанкой, сквозившим в каждом жесте благородством девушка была похожа на мою маму. Я проводил Свету до дома и понял, что влюбился. Однако смог включить голову, напомнив себе: «Ты, брат, женат...»
Вторая встреча произошла спустя четверть века. Я уже был ректором Института имени Гнесиных и ходил обедать в ресторан расположенного неподалеку Центрального дома литераторов. Однажды переступаю порог фойе и вижу: навстречу идет та самая девушка из хора Свешникова. Было ощущение, что меня ударило током. Бросился к ней — обнял, расцеловал. Коротко поговорив, обменялись телефонами и пообещали друг другу не пропадать. Я стал приглашать Светлану на наши концерты, а после мы шли в ресторан или просто гуляли по Москве. Вспоминали прошлое, говорили об общих знакомых, обсуждали книги и фильмы. И каждую минуту я ощущал мучительно-сладостные отголоски разряда, который угодил в меня при встрече, и все больше убеждался: Света — та женщина, с которой хочу прожить до последних дней. Если бы знать, что отмерено совсем немного, разве стали бы мы тянуть, не решаясь разрушить свои браки?
С Наташей Герасимовой я развелся в середине восьмидесятых, но и после этого Светлана еще два года не переступала порога моего дома. Не потому что сомневалась в себе или во мне, просто ей нужно было собраться с духом. В 1987-м, еще не получив развода, она все-таки переехала — и мы стали жить вместе.
Мои сын и дочь уже создали свои семьи, родили детей, тем не менее мне было очень важно, как сложатся их отношения со Светланой. Знакомство состоялось без меня — я нарочно ушел из дома. А когда вернулся, застал компанию за душевным разговором и поеданием испеченных хозяйкой изумительных пирогов, будто они знакомы и дружат тысячу лет. Марина и Володя сразу привязались к Свете, излучавшей тепло, нежность и заботу.
Рак — чудовищный недуг еще и потому, что в любую минуту может спустить курок, взведенный много лет назад. Во время гастролей, которые венгерские власти устроили после фестиваля молодежи и студентов в 1949 году, девчонок из «Березки» пригласили прокатиться по окрестностям наши офицеры, служившие в воинской части на севере страны. Усадили Лилю и ее подружек в открытый «виллис» — и давай лихачить! На резком повороте водитель, не справившись с управлением, на полном ходу зацепил скалу — Лиля вылетела из машины и сильно ударилась спиной о камень. Через четверть века травма стала причиной рака спинного мозга, и она сгорела за несколько недель. Так же быстро, как полтора десятилетия спустя угасла Светлана.
