— Хочешь, познакомлю с ней?
— Еще бы! Конечно!
— Завтра в Кинотеатре повторного фильма у Никитских Ворот будут показывать картину «Это было в Донбассе». Татьяна Кирилловна придет посмотреть на себя. Там я вас друг другу и представлю.
От волнения сам момент знакомства запомнил смутно — только то, что в жизни Окуневская оказалась еще красивее, чем на экране. После сеанса Татьяна Кирилловна пригласила нас с приятельницей-хористкой к себе на чай, после чего я стал частым гостем в четырехкомнатной квартире на Беговой, где Окуневская жила с мужем, писателем Борисом Горбатовым, и дочерью от первого брака. Инга была младше меня на четыре года, но в свои четырнадцать уже выглядела не угловатым подростком, а весьма симпатичной девушкой. Однако я, околдованный красотой матери, дочку не замечал.
Вскоре после нашего знакомства Окуневская спросила: «Володя, вы не могли бы помочь мне с аккомпанементом? После Нового года, в январе, предстоят гастроли, и я хотела бы включить в программу несколько песен».
Я с радостью согласился. Репетировали дома, за прекрасно настроенным роялем, который стоял в гостиной. Голос у Татьяны Кирилловны был бытовой, актерский, но мягкий и приятный. И работала она с полной отдачей, иногда по несколько часов подряд. Если репетиция затягивалась, я оставался до утра. Мне стелили в той же гостиной, и Окуневская приходила меня поцеловать и пожелать доброй ночи.
В первых числах декабря 1948 года мы с Татьяной Кирилловной и Ингой были в Малом театре на совершенно дурацкой современной пьесе, после которой, чтобы поднять испорченное настроение, отправились в ресторан. Вкусно и весело поужинали, прощаясь, Окуневская сказала: «Володечка, позвоните мне послезавтра, тринадцатого декабря, договоримся о следующей репетиции».
Звоню в назначенный день и слышу в трубке мужской голос — не Горбатова. Чуть замешкавшись, прошу:
— Позовите, пожалуйста, Татьяну Кирилловну.
— Ее нет. Не звоните сюда больше! — и трубку на рычаг — бух!
Остаток дня провел в полной растерянности, а вечером меня в общежитии разыскала хористка, благодаря которой состоялось знакомство с Окуневской. Она-то и рассказала, что актрису арестовали.
Много позже узнал, что Татьяне Кирилловне помимо антисоветской агитации и пропаганды вменили еще и шпионаж — за роман с послом Югославии Владо Поповичем. В том, что Окуневская, особенно выпив, способна поднять тост «За тех, кто томится в чекистских лагерях!» или заявить: «Все коммунисты — бесчестные люди!» — нисколько не сомневаюсь. Кстати, нечто подобное значилось и в доносе. Чувствуя себя королевой и зная силу своих женских чар, не чуждая экзальтации Татьяна Кирилловна не прочь была включить браваду, щегольнуть свободомыслием.
Поначалу я рассчитывал, что за нее вступится муж, лауреат Сталинской премии, депутат Верховного Совета РСФСР, член Союза писателей СССР, а вместе с ним — еще более обласканные властью друзья, после чего звезду экрана отпустят. Этого, увы, не случилось...
После ужина в ресторане, где отпраздновали ее освобождение, виделись еще пару раз, а потом меня закрутила работа и личная жизнь. Позвонил в середине девяностых, трубку подняла Инга. Услышав, что хочу встретиться с Татьяной Кирилловной, замялась: «Понимаешь, это не так просто. Нужно получить ее согласие, мама должна подготовиться. Позвони через недельку». Позвонил — и через неделю, и через две, и через месяц, но всякий раз слышал: «Мама пока не готова тебя принять. Может, позже».
Я понял, что моя любимая актриса уклоняется от встречи, и угадал причину: Татьяне Кирилловне не хотелось предстать в облике старухи перед человеком, некогда боготворившим ее красоту. О смерти Окуневской я узнал на гастролях, вдали от Москвы — даже проводить в последний путь не получилось.
Еще в юности где-то прочел или услышал мудрую еврейскую пословицу: «Бог не может быть везде одновременно, поэтому создал матерей». Она врезалась в память и многое потом объясняла в моих пристрастиях, движениях души и поступках. Рано оставшись без родителей и лишившись самой главной для каждого человека любви и защиты, я неосознанно тянулся к женщинам, проявлявшим заботу и нежность.
С солисткой хореографического ансамбля «Березка» Лилией мы познакомились на II Всемирном фестивале молодежи и студентов, проходившем летом 1949 года в Венгрии. Обоим нам в ту пору было по двадцать. В Будапеште «Березку» и самодеятельный хор Завода имени Лихачева поселили по соседству, и вечерами мы гуляли с «русскими лебедушками» по улицам одного из красивейших городов мира.
После окончания фестиваля устроители попросили хор и ансамбль проехать с гастролями по провинции: нам выпало южное направление, танцевальному коллективу — северное. С Лилей мы договорились о свидании в Москве, только вряд ли могли предположить, где именно состоится встреча.
В последний гастрольный день я свалился с высоченной температурой, врачи сказали — брюшной тиф. В вагон меня доставили на носилках и в Москве прямо с вокзала отвезли в инфекционную больницу. На другой день в палате появился добрый ангел по имени Лиля. Больше недели она не отходила от меня ни на шаг.
