Федотову показалось, что земля уходит из-под ног. Значит, все шушукались у него за спиной?! Не помня себя, он вылетел из дома Прянишникова. Потом была промерзшая мастерская, помятый с перепою денщик Коршунов, поднесший рому, откуда-то взявшийся Саша Бейдеман, который убеждал, что Юлия — жертва, невинная девушка, взятая развратным дядюшкой из прихоти: «Ты, возможно, спасение ее!» Федотов не слушал друга, ощущая, как чувство, жившее в его душе, обращается в пепел.
На другой день он отправил Юлии письмо. Неудобных вопросов не задавал. Упомянул о глубокой разделяющей пропасти, делающей невозможным их союз, и просил только об одном — прислать свой дагерротипический снимок. Она не ответила.
С того дня Тарновская точно умерла для Павла. Он и чувствовал себя вдовцом. Очевидно поэтому взялся переделывать другую свою работу — «Вдовушку», на которой молодую женщину выселяют с квартиры за долги. За ее спиной — венчальный образ и портрет умершего мужа — самого Федотова! В лице женщины появилось что-то от Юлии Тарновской. Но глаза иные. Они долго не давались художнику. «Мне нужны любящие», — говорил он. Однажды летом в парке, слушая оркестр, приметил облаченную в траур женщину. «Вот любящие глаза, — подумал тут же. — Дорогого человека уже нет, но чувство здесь, не исчезло. Finis vitae, sed non amoris — кончается жизнь, но не любовь».
Как-то Коршунов доложил о визите незнакомца. В комнату ввалился отставной майор, седеющий и располневший, следом — слуга с корзиной, полной бутылок с вином и закусок. «Друг ты мой любезный, дай-ка, я наконец тебя расцелую! — прогудел военный, заключая оторопевшего Федотова в медвежьи объятия. — Ты ж меня нарисовал, брат, всю жизнь мою! — мужчина с чувством несколько раз ударил себя кулаком в грудь. — Я лет двадцать как женился на купеческой дочке для поправления обстоятельств, и как же мы по сию пору счастливы с Гликерией Ивановной!»
Тут наконец незнакомец объяснил, что в 1849 году увидал на выставке «Сватовство майора» и давно хотел выразить свое восхищение. Федотов был готов и плакать, и смеяться одновременно. Хоть кому-то его картина принесла радость.
К «Сватовству... » у Павла Андреевича было особое отношение. Сразу после упомянутой впечатлительным майором выставки меценат Прянишников, желая приобрести полотно, заплатил автору задаток — триста рублей, но тот долго не хотел расставаться со своей картиной. Когда же наконец решился, тотчас начал тосковать по ней и взявшись за кисти, принялся за прежний сюжет. Только теперь порывающаяся убежать невеста представала чуть иной — навсегда исчезнув из жизни Павла, Юлия переселилась в его картины, становясь год от года все краше.