В 1927 году Маруся узнала, что бросивший ее супруг со второй женой-разлучницей объявился во Владивостоке. Новую невестку Наталья Иосифовна приняла с радостью — ее почему-то не смущало, что та актриса, да еще и разведенная... От одной мысли, что муж совсем рядом, Марусе делалось нехорошо. В отчаянии она подалась с детьми в Харбин.
Там они поселились в русском квартале под названием Новый город. Дочь с сыном отправились в школу, где обучение велось на родном языке. В конце двадцатых в многонациональном Харбине осело более ста тысяч эмигрантов из России, их влияние оказалось настолько сильным, что порой было неясно, чей это город — русский или китайский. Маленького Юла увлекал восточный колорит, возможно, сказывалась кровь монгольских предков по линии бабки — Натальи Куркутовой, он легко заговорил по-корейски и на кантонском и мандаринском диалектах китайского языка.
В 1931 году его отец вместе с Катериной тоже перебрались в Харбин. После того как власти разорвали концессионный договор и конфисковали рудники, Бориса на родине более ничего не держало, а в Китае еще сохранилась небольшая часть семейного бизнеса.
Борис обустроил шестикомнатную квартиру, его жена открыла театральную студию для русских учеников. На новом месте все у них вроде бы складывалось удачно, в 1938 году пара ждала появления на свет наследника. Но случилась беда: ребенок родился мертвым. Сорокатрехлетняя Катерина считала, что в ее бедах повинна бывшая жена Бориса. «Не прощает, — твердила она. — Насылает на меня несчастья!» Дни напролет госпожа Бринер лежала в постели, уставясь в потолок, а по ночам ходила в детскую и осеняла пустую кроватку крестным знамением, будто в ней спал младенец. Борис, беспокоясь за рассудок жены, уговаривал ее подумать об усыновлении, и через несколько недель они взяли новорожденную девочку, назвав ее, как приемную мать, Катериной.
Катя-старшая постепенно отходила от пережитого горя, возобновила занятия в студии, но в беседах с воспитанницами не раз предостерегала их от романов с женатыми мужчинами: «Этого нельзя. Будете, как я, мучиться всю жизнь». Как-то, кивнув на фотографию Юла и Веры, сказала своей русской ученице: «За них меня Бог покарал».