В успех постановки действительно верили только «принцесса» — прима Лидия Яворская да Татьяна Щепкина-Куперник, получившая «благословение» от самого Ростана. В труппе злословили: верно, неспроста эти две выскочки изо всех сил продвигают явно слабую пьесу мэтра — все знали, как француз охоч до прекрасного пола. А потом выяснилось, что Яворская заказала себе костюм в том же парижском ателье, что и Сара Бернар, игравшая Мелисинду в парижской постановке. «Костюм-то можно у Сары скопировать, а вот талант нельзя...» — шипели вокруг.
Вскоре назначенный руководством театра режиссер попросту умыл руки. Кому в наше время нужны сказки? Ему уж точно заранее провальная постановка ни к чему! В итоге ставить пьесу пришлось Яворской и Щепкиной-Куперник. Поскольку денег на спектакль барышням не дали, декорации набирали из старья, для обстановки дворца принцессы тащили все, что могли позаимствовать в гостиных знакомых — тут взяли подушку, там драпировку, вазу или статуэтку. Наконец четвертого января 1896 года состоялась премьера.
— Вот видите, Алексей Сергеевич, — радовалась Татьяна, — дурацкий-то корабль понравился!
— Не ожидал. Никак не ожидал, признаюсь! — отвечал Суворин. — Что делать, и на старуху бывает проруха!
Кто бы мог подумать, что этот «примитив» ждет оглушительный успех у декадентствующей петербургской публики. Не потому ли, что каждый в глубине души ждет свою Грезу — надежду на то, что все корабли рано или поздно приплывут к берегам, где их ждет счастье?
Грезу сорокалетнего Врубеля звали Надеждой. Он, как и трубадур Рюдель, полюбил ее, еще не видя. В декабре 1895 года Мамонтов вызвал Михаила Александровича из Москвы в Петербург оформить вместо заболевшего Константина Коровина оперную постановку «Гензель и Гретель».
Он стоял в полутемном зале театра, примериваясь к освещению и перспективе, и вдруг услышал сопрано хрустальной чистоты. Надежда Забела, репетировавшая партию Гретель, вздрогнула от неожиданности, когда худощавый незнакомец подбежал к ней и принялся целовать руку, повторяя: «Прелестный голос!» Кто-то из актеров шепнул ей: «Наш художник Михаил Александрович Врубель. Хоть и экспансивный, но вполне порядочный».
