За кадром Сергей Васильевич — душевный человек, балагур. Каждый раз, пока нам делали грим, Маковецкий устраивал бесплатный творческий вечер. После «Тихого Дона» в его бездонной копилке забавных историй наверняка появится рассказ о том, как по Дону уплыли наши казачьи носы.
Снималась сцена, в которой Мелеховы ловят на рассвете сазана. Кадр выставлялся с ночи, часа за полтора до восхода: разложили удочки, натянули лески, усадили нас в узкую и верткую казачью лодку. Пока ждали команды «Мотор!», одетый для тепла сразу в две шинели Сергей Васильевич разомлел и прикорнул. А когда проснулся, сразу не сообразил, где находится, привстал, пошатнулся и со словами «Главное — не навернуться» бухнулся в воду! Вместе с микрофоном, двумя шинелями, сапогами и накладным носом. Это означало — конец смене! Маковецкий понимал, что его неминуемо признают виновным в порче имущества и придется отвечать материально. Уходя на дно, он смотрел на меня глазами, в которых читалось: «Лучше утонуть!» Ничего не оставалось, как прыгать спасать народного артиста. Конечно, наши носы отклеились, на то, чтобы сделать новые, ушло два часа. За это время пошел дождь, к которому группа была не готова... В общем, мы пропустили рассвет и сцена так и осталась не снятой.
На съемках мы крепко сдружились с Никитой Ефремовым. Познакомились еще загодя, на товарищеском футбольном матче между студентами театральных вузов. Никита — глубокий человек, артист, способный к масштабному перевоплощению.
Строже, чем к остальным актерам, Урсуляк относился к собственной дочери, которая сыграла Наталью Коршунову. Оба знали, как бы Даша ни сыграла, станут говорить: «Конечно, дочка режиссера, потому и снимается». Так что Дарье крепко доставалось — и в кадре, и за кадром. На мой взгляд, все девчонки сработали хорошо. Женская линия в фильме очень теплая, душевная и настоящая.
Неоценимую помощь на съемках «Тихого Дона» мне оказал жеребец Робсон, на котором ездил мой Григорий. В какой-то момент я осознал, насколько сильна творческая энергия, исходящая от коней. Впервые почувствовал это еще в институте, когда летом после второго курса предложили поставить номер для сызранской конной базы. Я придумал историю про зачин Троянской войны под названием «Во имя нее». Задействовал всех детей в округе — они играли троянцев и спартанцев, которые дрались на мечах, — а по полю брани скакали белые кони. Как ангелы, не успевшие остановить кровопролитие. На следующий год я взялся уже за более серьезный материал — «Маленького принца». Лошади любят играть, им интересно. Если актер выложится настолько, что конь почувствует в нем партнера, от их единения нельзя будет оторвать глаз.
Без преувеличения, половину моей работы в «Тихом Доне» сделал Робсон. Он играл коня, уже хватившего лиха, прошедшего не одну войну. И у моего «партнера» судьба не простая, боевая: в драках из-за кобылы ему отгрызли верхнее веко на левом глазу. Туда постоянно залетал сор, глаз начинал кровить, и Робсон становился чересчур экспрессивным. Недаром все боевые сцены сняты на нем. Когда я садился верхом на коня, внутри начинало клокотать. И Робсон, видимо, испытывал те же чувства. Стоит, спокойно щиплет травку, а тут я — «О! Женя пришел! Ура! В галоп, в атаку! Кого рвать будем?!» Через три темпа он уже на два корпуса впереди всех, хрен догонишь!
