Проводивший пробы оператор Александр Итыгилов сразу проникся ко мне симпатией и, кажется, не сомневался, что утвердят. Однако последнее слово оставалось за режиссером. Мащенко принял меня в своем кабинете: «Ну что, милок? В общем-то, подходишь. Но ты же не актер и даже не учишься профессии. Придется повозиться, объяснять азы. Мда-а... И в смысле внешности отец-то пофактурнее тебя будет. Да, милок, папе больше повезло, чем...» Закончить фразу я ему не дал — послал подальше и пулей вылетел за дверь.
Попытаюсь объяснить, почему сравнение с отцом так задело. Ребенком я страшно злился, когда к нему подходили на улице — просили автограф, восхищались ролями. Наверное, это была ревность: «Обещал провести весь день со мной, а теперь разговаривает с чужими людьми!» Когда вырос и сам стал сниматься, бесился уже от глупой зависти: «Почему люди со своими восторгами и признаниями к отцу липнут? А я, такой классный — молодой, высокий, красивый, стою никому не нужный в стороне?» Как же сейчас стыдно за те мысли и чувства! И за то, что только раз сказал папе, какой он гениальный актер. Об обстоятельствах, при которых это произошло, речь впереди, а пока о том, как я стал студентом ГИТИСа.
Маму нет-нет да и прорывало на нотацию:
— Вот я, дочь сапожника, стала актрисой! А ты?! Сын двух актеров, а работаешь санитаром в морге!
— Оставь его в покое! — вмешивался отец. — Сашка взрослый человек и волен поступать как считает нужным! Придет время — определится!
«Время пришло» летом 1973 года — я решил, что хочу стать дипломатом. Ни много ни мало. Накупил гору книг и корпел над ними с утра до вечера. Родители в то время находились с театром на гастролях, а то бы, наверное, сошли с ума от радости.
Направлялся в МГИМО сдавать документы, когда встретил сына Майи Менглет Лешу. Взяли по кружке пива, стали говорить «за жизнь». Узнав, что собираюсь поступать «на дипломата», приятель заржал:
— Кто ж тебя примет? Ты ведь даже не комсомолец! Или тебе простили хиппарские грехи?
— Нет. И что же теперь делать?
— Не знаю. У меня самого — полная лажа: если куда-нибудь не поступлю, в армию загребут. Слушай, — вдруг оживился Леша, — а чего мы мучаемся-то? У тебя родители — артисты, у меня — тоже, да еще и дед... Пошли в ГИТИС!
Увидев в приемной комиссии Натэллу Бритаеву, с которой не раз встречался в «Маяковке», когда забегал к родителям, я совершенно успокоился. Прочел басню и стихотворение Тургенева «Как хороши, как свежи были розы...», которые знал со школы, отрывок из «Мастера и Маргариты» (роман так меня потряс, что некоторые главы выучил наизусть) и был допущен на второй тур. С тем же репертуаром и с той же легкостью добрался до творческого конкурса, результатов которого дожидаться не стал — махнул с приятелем в Ялту, к его родне. Родителям оставил записку с адресом, на который, если потребуется, смогут мне написать. Собирался вернуться в конце августа, но, закрутив любовь с местной красоткой, несколько раз откладывал отъезд. В середине сентября приходит вызов на междугородный переговорный пункт. В трубке — голос мамы:
