Сегодня солнце Йорка превратило
В сверкающее лето зиму распрей...
«Ричарда III» включили в репертуар московских гастролей, и в столице спектакль произвел настоящий фурор. Отец получил приглашения от полдюжины ведущих театров, но выбрал «Маяковку», потому что Гончаров сразу взял в труппу маму и выхлопотал для нашей семьи трехкомнатную квартиру в районе Смоленки. Все складывалось замечательно, если не считать проблем с моим дальнейшим обучением: с характеристикой, выданной в Горьком, не взяли ни в одну из приличных школ. Конечно, появись отец в районо, известному киноартисту никто бы не отказал, но «светить лицом» он не пошел бы даже под дулом пистолета. Так моей «альма-матер» на следующие два года стала школа № 70 для трудновоспитуемых подростков — туда брали всех.
В Москве я очень быстро освоился. Чтобы не клянчить у родителей деньги на кафе и прочие удовольствия, стал понемножку фарцевать: выменивал у иностранцев на октябрятские звездочки жвачку, ручки с разноцветными стержнями, сигареты. Дефицит продавал одноклассникам и ребятам постарше. Обзавелся друзьями из числа студентов, ходил к ним домой или в общагу слушать музыку, приглашал к себе потусоваться. Гудели, случалось, до самого утра. На учебу при таком плотном графике, понятное дело, времени не оставалось — тройки в дневнике чередовались с двойками, а то и колами. Зато английский я знал не хуже учеников элитных спецшкол, куда меня не приняли, — выучил по песням любимых рок-групп.
Спустя годы, когда уже сам стал отцом, как-то спросил у мамы:
— У вас не возникало желания взять меня в ежовые рукавицы? Запретить тусовки, запереть дома, чтобы делал уроки? Как вы вообще терпели мои закидоны?
— Мы стеснялись, — неожиданно ответила она. — Ты очень быстро сориентировался в московской жизни, а мы с отцом ничего, кроме дома и театра, не знали. Если слышали твои разговоры с друзьями, то половину слов не понимали. У вас был свой язык, своя музыка, свое мнение обо всем. Мы казались себе совсем отсталыми.
В десятом классе я взялся за ум, поскольку решил, отслужив в армии, поступать в летное училище. Но на медкомиссии в военкомате крылья моей мечте обрезали под корень: прогрессирующая близорукость, белый билет. Как я только пережил этот удар... Получив аттестат, заявил родителям, что ни один из гражданских вузов мне на фиг не нужен — пойду работать. Конечно, мог безбедно прожить и благодаря фарцовке (в ту пору уже «ченчил» по-крупному), но без официального трудоустройства было нельзя — тунеядцев высылали за сто первый километр. Чем только не занимался в следующие четыре года: был санитаром в морге, учеником водителя трамвая, лифтером, осветителем на «Мосфильме», мыл золото на Алдане в бригаде из бывших зэков... И даже снялся в кино.
