Вот это обстоятельство не лезло вообще ни в какие ворота: надо же, влюбился в герцогиню, у которой двое детей — малолетняя дочка Ольгетта и сынок Борис?! Детские крики, визг, возня и хохот часто оглашали виллу, их перебивал строгий голос няньки, однажды мяч попал в открытое окно Иофана, и дети испуганно спрятались за кустами, боясь нагоняя.
О муже и отце своих детей Ольга говорить не любила, но скрывать что-то тоже было не в ее характере. Тезку Иофана, Бориса Петровича Огарева — он живет в Париже — Ольга оставила. Между прочим, супруг был внучатым племянником Николая Огарева, друга Герцена. Ольга и Борис венчались в 1908 году в Санкт-Петербурге, потом у них родились дети, и молодые перебрались в Париж. Борис был полковником, служил в Пажеском корпусе его Императорского Величества, воевал на фронтах Первой мировой войны... Несмотря на то что он пошел по военной стезе, ему нравилось жить на широкую ногу, по-барски, с русской ленцой, с русским шиком, а Ольга никак не желала вписываться в этот уклад. И в конце концов они расстались, она переехала от мужа, забрав детей, сюда, на свою итальянскую виллу. Сейчас на современный лад сказали бы, что они не сошлись характерами. Конечно, можно было винить в этом Томмазо Кампанеллу, которого Ольга начиталась под воздействием одного из своих друзей. В принципе Огарев, если бы мог, с радостью привлек бы средневекового философа к ответу, потому что тот засорил прекрасную головку герцогини вздорными идеями об идеальном обществе, о всеобщем равенстве, справедливом и процветающем городе Солнца. Характер Ольги идеально соответствовал этим мечтам.
Старшая дочь итальянского герцога Фабрицио Сассо-Руффо и русской княжны Натальи Александровны Мещерской, Ольга с детства не походила на остальных детей. Вместо того чтобы лакомиться печеньем и сладостями, она тайком таскала их на конюшню и наотрез отказывалась учиться ездить верхом, уверяя, что «лошадкам больно». С девочкой не было никакого сладу! В 15 лет она все-таки осторожно взгромоздилась на самую норовистую лошадь, та прижала уши и пошла смирным шагом, ни разу не взбрыкнув. Если считать, что фея положила Ольге в колыбель чувство справедливости, то отмеряла его какой-то гигантской мерой, совершенно непропорциональной мерам других людей. Оленькины игрушки и украшения, подарки и книги немедленно оказывались разделенными поровну — «по справедливости» — между подругами, прислугой, дворовыми. Так же она поступала и теперь: Иофан был свидетелем того, как энергично она распределяла посылки с подарками в округе.
— Я мечтаю устроить здесь школу для бедных, — поделилась с Иофаном Ольга. — Предоставлю им жилье и сама буду учить, а плата будет совсем мизерная, чтобы родители могли осилить.
