А на улице страшный холод, она в одних туфельках, денег нет. Вначале метро, потом трамвай. И это после оглушительного успеха в «Карнавальной ночи»! Мама все отдала бы за аплодисменты зрителей, ей так их не хватало, она даже книгу свою назвала — «Аплодисменты».
На нее очень рано свалилась слава, а потом — ба-бах! по голове, удар за ударом. Ее резко перестали снимать в кино, писали пасквили, рисовали карикатуры в виде алчного краба с клешнями — мол, эта артисточка только о деньгах и думает. В ответ как защитная реакция в ее характере появилась жесткость.
А как известно, родным и близким всегда больше всех достается. Доставалось и мне…
Я росла самостоятельной девочкой. Меня так мама приучила — она ведь без конца в разъездах. Я сама вставала в школу, сама приходила после уроков, сама себе готовила что-то поесть. В десять лет бегала в магазин за продуктами. А там вечно очереди, вот я и сочиняла, что моя мама лежит в больнице, мне нужно туда продукты везти. Сердобольные тетечки тут же без очереди пропускали.
Помню, как часто оставалась дома одна. Иногда, уезжая на гастроли, мама просила какую-нибудь подругу присмотреть за дочкой. Иногда вечерами мне было так одиноко и тоскливо, что я открывала балконную дверь и смотрела на окна соседей. Там горел свет… Еще совсем маленькой я усвоила: самое главное в маминой жизни — работа.
«Меня не отвлекать! Звонят — спроси кто! Придут гости — не мешай взрослым разговаривать!» — эти правила мною выполнялись беспрекословно.
Но это не значит, что мама за меня не волновалась, не обращала внимания. Она часто брала меня с собой на съемки, на концерты. В августе мама приезжала за мной в Харьков и увозила куда-нибудь к морю. В перерывах между съемками мы сидели на пляже, о чем-то говорили, вспоминали…
Мама часто предлагала: «Маш, пойдем погуляем», и мы молча гуляли по улицам. Мне казалось, это ее успокаивало. Но случалось, мама приходила после съемок накрученная, взвинченная и вымещала это на мне. Ей надо было каким-то образом спустить пар…
И тогда я только и слышала: «Маша, не мешай! Принеси! Подай! Встань в угол!» Что-что, а покомандовать она любила…
Наверное, мама мечтала, что я пойду, как и она, в артистки. Она смотрела, как я кручусь перед зеркалом в ее юбке, подбитой китовым усом, с пуговицами, обтянутыми тканью, и радовалась: вот будущая Гурченко номер два!
Мама мне подкрашивала глаза, наряжала, ей это явно приносило удовольствие. Ей было приятно приводить меня, разнаряженную куколку, в ЦДРИ, где артисты часто встречали Новый год.
Конечно, как будущая кинозвезда я должна была петь! Мама решила нанять мне педагогов по музыке. Одна учительница пыталась мне правильно поставить руку.
Я жутко этому сопротивлялась — мне хотелось сразу же играть какую-нибудь любимую песенку. Вторая пожаловалась матери, что мне абсолютно неинтересно заниматься, и на этом мои уроки музыки закончились…
Помню, как мама мне говорила, вот, мол, вырастешь, и мы будем обязательно тебе подкрашивать волосы и выщипывать брови. «Ой, а у нас за это девчонок из старших классов ругают!» — пугалась я. — «Ничего. Мы это будем делать после школы…»
Маленькой я была светловолосой, а после первого класса стала темнеть. Мама считала, светлый цвет мне идет больше, и какое-то время я послушно красилась в блондинку. А потом вдруг перестала краситься — волосы из-за краски превратились в солому. Я коротко постриглась и выкрасилась в любимый цвет — баклажан.
И долго ходила красно-фиолетовая. Маму это, думаю, раздражало. Она ни слова мне не сказала, но в ее глазах я читала жуткое неприятие моего нового «образа». Она никогда бы не позволила такого «надругательства» над собой...
Первое время мама пыталась заставить меня что-то изменить в себе, но у нее ничего не получалось. Я все делала наперекор. А она слишком быстро раздражалась, эмоции захлестывали, она кипятилась, кричала, наверное, поэтому результата ее слова не имели…
А потом она махнула на меня рукой. Мама была слишком загружена работой, да еще и личной жизнью надо было заниматься. В нашем доме стали появляться новые «папы». Я где-то прочитала шутку о маме: «Людмила Гурченко давила мужей, как трактор!» Не берусь судить… Но она всегда остроумно обыгрывала количество мужей: «Любовь у меня одна, только…