Карманы его пальто вечно были набиты книжками, журналами, газетами. Он читал все подряд и сражал наповал своей эрудицией. Надо ли говорить, что все женщины сходили по нему с ума! Мама его обожала и, конечно, наивно думала, что выходит замуж за Бориса Андроникашвили навсегда!
Эта аристократическая фамилия досталась отцу при трагических обстоятельствах. Ему было всего три года, когда родителей репрессировали. Отца, известного писателя Бориса Пильняка, расстреляли в 38-м, а мать, Киру Георгиевну, сослали. Она была актрисой и режиссером, из княжеского рода. Из страха за сына она отправила его в Тбилиси. Бабушка усыновила внука и записала его на свою фамилию — Андроникашвили.
Семья Андроникашвили была очень известной в Грузии.
Тетя папы — великая Нато Вачнадзе, а его двоюродные братья — режиссеры братья Шенгелая. Вачнадзе я не видела, она погибла в автокатастрофе в июне 53-го. А вот с бабушкой Кирой мы встретились всего раз, когда мне и годика не исполнилось…
Она вернулась из лагерей через восемь лет и однажды летом приехала в Харьков повидать меня, свою внучку. Мама рассказывала, что в честь высокой гостьи накрыли роскошный стол. Бабушка даже рыбу фиш приготовила. Они с дедушкой страшно боялись ударить лицом в грязь перед аристократкой. Дедушка суетился вокруг гостьи и без конца щелкал ее стареньким «ФЭДом»: с внучкой на руках, за столом, на фоне свадебных фотографий моих родителей….
С тех пор, как только на экраны Харькова выходил грузинский фильм, дедушка обязательно меня на него водил.
А если по телевизору показывали грузинские танцы, с гордостью говорил: «Смотри, Машуня, это твои родичи танцуют — грузинцы!»
Так что по отцу я на четверть — грузинка. А с маминой стороны — мы стопроцентные русские из Смоленской области. Я знаю, что многие считают маму украинской еврейкой из-за отчества. Но имя деду дали по святкам, в честь святого Марка. А когда дедушка получал до войны паспорт, из-за его говора паспортистки не расслышали фамилию Гурченков и написали — Гурченко.
Родители развелись, когда мне было чуть больше года. Может, они и раньше разбежались бы, только в советском суде не разводили, пока ребенку год не исполнится… Я не знаю, почему они расстались.
Бабушка дипломатично молчала, а у мамы спрашивать было бесполезно — она на эту тему не распространялась. Хорошо зная мамин характер, могу предположить, что расстались они врагами. Как-то спустя время прочитала в интервью ее подруги: мол, Люсю доконали измены мужа. Правда это или нет? Знаю только одно, мама при разводе на алименты не подавала.
Я слышала, что отец хотел к нам вернуться, но мама его не приняла. Она всегда была максималисткой: либо черное, либо белое! Никаких полутонов не признавалось.
В моей памяти сохранились редкие встречи с отцом. Он иногда забирал меня к своим родственникам. Помню, как однажды летом мы ездили в Парк имени Горького. Я каталась на аттракционах, потом папа купил мне японский бумажный зонтик.
Как назло, в этот день пошел дождь. Я пришла домой вся промокшая, с полинявшим зонтиком. Мама сердито проворчала: «Что он тебе зонтики дарит! Лучше бы сходил с тобой в магазин и пальто купил!» И испорченный зонтик тут же полетел в помойку. Мама вроде бы и отпускала меня к отцу, но потом комментировала наши свидания довольно язвительно.
А папа, судя по всему, побаивался маму. Однажды в мой день рождения передал через друга подарки. Сам не зашел — не хотел с мамой сталкиваться. Больше мы не виделись...
Когда мне было лет 13, отец позвонил маме и попросил отпустить меня с ним на открытие музея. В Тбилиси собирались открывать музей деда — писателя Пильняка. Но мама не разрешила.
После мамы папа был лет восемь гражданским мужем Нонны Мордюковой.
Говорят, что мама у него спросила: «Как ты можешь жить с этой бабой?!», а он ответил что-то вроде: «А она вкусный борщ готовит!» Потом он женился на художнице, у него двое детей. В 96-м отец умер. Я узнала об этом не сразу, мама как-то сказала…
В первом свидетельстве о рождении я была записана на отцовскую фамилию — Андроникашвили. А когда пошла в школу, мать мне выправила другое свидетельство — так я стала Марией Гурченко. В школе ко мне не приставали с расспросами о маме, может быть, потому что пора моего детства совпала с трудными годами ее застоя в профессии. Ради куска хлеба она моталась по городам и весям с концертами. Мама не отказывалась ни от чего: зовут на завод — едет, на концерт в шахте — пожалуйста!
Помню, как она рассказывала: возвращается после выступления на заводе — в руках горшочек с тремя ромашками, подарок заводчан.
