— Как вы воспитывали детей?
— Я делал для них то, что делали для меня мои родители. Это был слепок с их воспитания — не ругали меня никогда, любили меня насмерть. Ну что я еще могу от них взять? То же самое. Они так обо мне заботились, у меня была лучшая одежда, лучшая еда. Даже болел я с удовольствием, потому что обо мне нежно заботились. Даже если случалась неприятная болезнь, это было одновременно и наслаждением — мама, папа рядом, сам в тепле, в носочках лежишь дома. Конечно, скромно достаточно жили, никаких благ у нас не имелось, но атмосфера дома была фантастическая.
Мы никогда не сможем отплатить добром своим родителям. Часто говорим: вот если бы сейчас, я бы... А тогда не получилось ничего. Но это жизнь, се ля ви.
— Не встречала ни одного человека, который бы говорил: я сделал для родителей все, что мог...
— Возможно, вы правы. Я тоже не встречал...
— В начале разговора вы сказали, что карьеру совсем не выстраивали и все случайно вышло, а семья тоже случайно получилась?
— Мне кажется, да. Но я не уверен в этом, потому что семья — дело двоих, а Лариса — хранительница очага. Она семью строила и берегла, а я старался ей не мешать. Конечно, не всегда получалось. Эмоции бывают разные. Но при том, что у нас семья бурная и в ней бушуют итальянские страсти, она очень гармоничная. А как иначе? Куда же в семье без страстей?
— Какие у вас ежедневные радости, кроме того, чтобы внуку паука экзотического принести?
— Мне через год будет 75 лет. Я общаюсь постоянно с людьми, которым далеко за 80, и они в отличной форме, даже лучше меня порой. И для меня сейчас самое приятное — это самому встать, помыться, позавтракать, позаботиться о внуках. Меня радует, что я еще что-то могу. Самое сложное — это пойти в театр, сыграть спектакль, для этого нужно приложить немалые усилия.
— У вас сейчас в репертуаре Театра Ленсовета два спектакля — «Смешанные чувства» и «В этом милом старом доме». Что вы ощущаете сегодня, когда выходите на сцену, и что ощущали тогда, когда вышли на нее новичком?
— Одинаково сильное волнение, и тогда, и сейчас. Правда сейчас оно связано уже с другими мыслями — доиграть до конца, не навредить, сказать точно текст, использовать все силы, которые еще есть, чтобы не опозориться. Когда спектакль подходит к финалу, я думаю: «Господи, почти доиграл, какое счастье». Поклоны для меня теперь самый любимый момент спектакля. А раньше я любил сам процесс. Срок годности истек.
— У творческого человека может быть срок годности?
— Конечно. А вы что, не видите артистов, которые выходят на сцену, и думаешь только об одном: «Какое счастье, он в своем возрасте ходит и даже текст почти не забывает — молодец». На его игру ты уже не смотришь, тут, как говорится, спасибо, что живой.
