— Возможна ли дружба в театре, уж больно конкурентная у вас профессия? А актеры в массе своей жадные до ролей, завистливые люди.
— Люди — вот ключевое слово. Нельзя утверждать, что в театре не может быть дружбы. Может! Люди выходят на сцену, люди помогают нам одеваться, гримироваться. Это мощный творческий коллектив, где у всех свои пристрастия, это естественно в театре. Но человеческие отношения никто никогда не отменял. И симпатии друг к другу, конечно же, возникают. Например, мы дружили с Луизой Александровной Кошуковой. Она была хорошей актрисой, потрясающей красавицей, дивной женщиной. Это поколение не наигралось вволю. Они пришли, когда старики были еще в силах и играли молодых героев. Когда старики перешли к возрастным ролям, на пятки уже наступало молодое поколение. Творческий путь Кошуковой оказался сложным, но я говорю не о нем, а о дружбе.
Когда у нас родилась Дашенька, то первой пришла мне на помощь Луиза Александровна. Не родственники, а Луизочка, которую Дашенька называла Лиша, когда была маленькой. Луизочка приходила к нам, помогала, когда я убегала на спектакли, потому что рано начала выходить на сцену после родов, она водила Дашу на английский, в школу. У нее с Толей Вербицким детей не было. Дашка иногда жила у Луизы и ее сестры Марты, которая когда-то пела в том же МХАТе. При стариках там был живой хор, который участвовал в спектаклях «Синяя птица», «Идеальный муж», смотрелось это потрясающе. Потом хор, к сожалению, расформировали, всех уволили.
Человеческие симпатии, отношения не складываются по принципу выгоды: ты мне — я тебе. Просто между людьми возникает неразрывная связь. Когда Луиза к нам приходила, дом словно озарялся, она была светлым человеком. Кошукова перешла к Дорониной, и та ее ценила. Луиза играла там тоже немного, но до старости оставалась внешне очень моложавой, с молодой душой. Я приходила к ним в дом, когда Луизы не было, и ощущала пустоту. Но как только она появлялась, дом заполнялся ее светом, присутствием. Вообще семья у нее была замечательная. Сегодня я о них молюсь, подаю записки в храме, пишу имена Луизы — Елизаветы, Марты — Марфы и их мамы Степаниды Даниловны...
Когда играешь в одном спектакле «Деревня дураков» с молодыми артистами, вся молодежь вдруг становится тебе родной и любимой. Видишь, как они вырастают на твоих глазах в больших артистов, как развиваются. К нам с Женей относятся с почтением, говорят замечательные слова: как хорошо, что мы вместе работаем, мы у вас учимся. Вместе с ребятами мы участвуем в поэтических вечерах, их время от времени устраивает режиссер спектакля Маша Брусникина. Режиссеры пристрастны, к кому-то они испытывают большую симпатию, к кому-то — меньшую. Но драм с подсыпанием стекла в обувь, как случалось в дореволюционном театре, в МХТ нет.
— Как вашей дочери, росшей в таком окружении, удалось не продолжить актерскую династию?
— Мы с Женей возвращались из театра и начинали темпераментно обсуждать какие-то творческие проблемы, каждый горячо отстаивал свою точку зрения. Ребенок сидел, озадаченно переводил взгляд с одного родителя на другого и недоумевал: что между нами происходит? Когда Даша немножко подросла, стала понимать, что папа с мамой не ссорятся, а спорят по поводу своей работы. Женя много снимался, из съемочных групп постоянно звонили, приглашали сниматься и Дашу. Мы были категорически против. Я оказалась сумасшедшей мамой, потому что поздно родила, старалась уберечь ребенка от любых неприятностей и разочарований, кружила над ней как орлица над орленком. Повзрослев, Даша однажды сказала: «Знаешь, мама, мне вас так жалко, вы такие зависимые люди». Желания продолжить учебу в театральном вузе она никогда не проявляла. Правда, оказалась личностью творческой — гены! — очень смешно пародировала учителей, подруг. Дочь прекрасно рисовала, храню созданные ею шаржи, где она тонко угадывала одну главную черту человека и точно выстраивала свой рисунок.
