Какое-то время мы с Жорой оба работали в Театре имени Станиславского, а потом он ушел к Ефремову в «Современник». Но только он туда пришел, как буквально спустя год Ефремов задумал уходить во МХАТ. А для Георгия Ивановича основной причиной перехода была работа с Олегом Николаевичем. Ефремов поступил честно: он пригласил с собой всех актеров, особенно тех, кто работает недавно. Немногие пошли. Георгий Иванович не примкнул к группе возмущенных актеров, которые уговаривали Ефремова остаться в «Современнике». Он его не осуждал. Понимал — это рост. И так вот Жора автоматически попал во МХАТ. Другой бы обрадовался! Но Жора походил по коридорам, посмотрел, почувствовал атмосферу и понял, что это не его. Понял, что не вписывается в рамки МХАТа.
Ефремов отнесся к его уходу нормально, сказал: «Ну, не хочешь и не хочешь». И все. Но потом Георгий Иванович во МХАТ возвращался, причем пришел туда вместе со мной, это было в 80-е годы. Мы пришли, попросились, и Ефремов нас принял. И пять лет мы там работали. В общем неплохо, но Жоре хотелось ставить самому, он мечтал о режиссуре. Таких возможностей тогда для него не было. Олег Николаевич видел его только как характерного актера. Он даже как-то ему сказал: «Мне бы твою органику». Это он в нем признавал, но не видел личности... И вот когда Жора ушел, Олег Николаевич приехал к нам домой, уговаривал его остаться. Не уговорил. И обиделся очень. Больше они не общались. Мне тогда тоже пришлось уйти из МХАТа... Конечно, Олега Николаевича можно понять: он был очень терпелив к Жоре, старался его сохранить. Но если считал, например, что актеру ставить самому не надо или у него есть свое амплуа, бесполезно на него было влиять. Или подчиниться — или разойтись.
Говорили, что Бурков бегает по театрам. Ну он бегал же не за званиями, не за квартирами — за творчеством. Жора страстно хотел заниматься режиссурой. Уже когда подружился с Шукшиным, задумал поставить его сатирическую повесть-сказку «До третьих петухов». Помню эту странную читку... Мы были на гастролях, Шукшин приехал, чтобы читать свою пьесу. Вечером, после спектаклей, рассадили вымотанных артистов. И на них никакого впечатления не производило чтение. А я смотрю, у Шукшина прямо желваки ходят, он всегда очень точно чувствовал, нравится людям или нет... Так и не поставили пьесу. Но с Шукшиным возникла дружба. Почти все друзья Буркова остались в Перми, в театральной студии, в которой он когда-то занимался, а новыми в Москве он так и не обзавелся. Поэтому, когда в жизни Жоры появился Василий Шукшин, это было как... первая любовь. Взрослые уже люди, разные по характеру и жизненному опыту, они буквально вцепились друг в друга. Были похожи в отношении к своей родине, в том, что оба лишены цинизма и сосредоточены на творчестве. Может, им легко было друг другу открыться, поведать какие-то заветные свои мечты. Они много общались, вместе писали «До третьих петухов»...
