Был еще такой легендарный клуб «Слава». Все самое модное, дорогое, креативное, что было на тот момент в ночной индустрии, — все там было. И мы там были. Работали как культурное наполнение — делали перформансы, провоцирующие расслабленную публику к активным движениям на танцполе и у бара. Помню, чтобы привлечь к себе внимание, я делал себе светящиеся аксессуары и двигался в два раза медленнее, чем все.
Мне вообще много где удалось поработать. Помню, мы с ребятами ездили по всей Москве, грузили рубероид в подвалы и получали по сегодняшним меркам рублей по пятьсот. На эти деньги тут же закупалась гречка, ели ее с майонезом. А когда собиралась компания, брали еще спирт «Рояль», смешивали с «Юпи» — много ли надо студенту.
Тусовка у нас была творческая — кто из ГИТИСа, кто из ВГИКа. Вместе мы кино снимали. Однажды пришел к Мише Салову с хохмой. Мол, Чарли Чаплин завещал статую из чистого золота мужчине, который сможет забеременеть и родить. «Это же гениально!» — загорелся Миша.
Саша Шейн нашел где-то денег, и мы сняли «Смеситель». В нем сыграли все наши — Гоша Куценко, Дима Марьянов и тогда еще никому не известный Паша Деревянко. Это был один из первых моих осознанных фильмов. До момента, когда я познаю все стороны звездной болезни, оставалось четыре года.
Когда вышел сериал «Не родись красивой», популярность обрушилась на нас всех огромной лавиной. Когда девчонки, Оля Ломоносова и Юля Такшина, выходили из машины у «Пушкинского» кинотеатра, на Тверской останавливалось движение. Их окружала толпа — все хотели запечатлеть эти лица. Меня караулили у театра, а те, кто был понастырнее, ждали в подъезде моего дома. Некоторые мамы даже пытались впихнуть мне своих дочерей, чтобы у нас завязались отношения. Почему-то я казался им хорошей партией. К счастью, бог миловал, ни у одной захомутать меня не получилось.
А однажды на своих «жигулях-четверке» я ехал на съемки по Ломоносовскому проспекту, остановился на светофоре, и ко мне в окно мужик кинулся: «Какая же ты сволочь! Чего ты жмешь эту Пушкареву Катю несчастную?!»
