Захаров мог очень крепко «приложить» артиста. Причем не так, как это делал Андрей Александрович Гончаров или ученик Гончарова Сергей Иванович Яшин — децибелами, криком. Помню, когда на репетициях в Театре имени Гоголя Сергей Иванович не получал от актеров того, чего хотел, ножками топал и кричал: «Я тут один, как волос в супе!»
Марк Анатольевич голоса не повышал. Спокойно, даже немного иезуитски Захаров произносил несколько фраз, после которых человек хотел пойти и повеситься. И только вера актеров в мастера, наша какая-то безапелляционная любовь к нему позволяли все это пережить. Кстати, меня, совсем молодую артистку, Захаров щадил. Видимо, боялся сразу довести до инфаркта. Поэтому срывался на других, на тех, кто был рядом со мной. Но это были уже проверенные, бывалые, свои, любимые им артисты, которые любили его. И я, кстати, догадывалась, что сейчас был все-таки мой косяк, но «прилетало» коллеге.
А еще ситуации часто разряжало удивительное захаровское чувство юмора. Однажды он посмотрел фрагмент спектакля в исполнении одной актрисы. Оценивая ее работу, с непередаваемой иронией произнес всего одно слово: «Складненько». С одной стороны, вроде бы не поругал, но с другой... И это пошло в народ — актеры «Ленкома» до сих пор «складненько» нередко употребляют.
— А в бытовом плане Марк Анатольевич артистам помогал?
— Он мог дать указания, а конкретные действия предпринимал его друг, наш многолетний директор Марк Борисович Варшавер. И надо отдать должное Марку Борисовичу, что сейчас, после ухода Захарова, мы за ним как за каменной стеной. Ему можно позвонить в любое время дня и ночи, по любому вопросу — Марк Борисович откликнется и найдет способ тебе помочь.
— В труппе «Ленкома» играло и играет множество великолепных артистов. Кто, по вашему мнению, был ближе всего Захарову?
— Он очень любил Абдулова. По-отечески любил и прощал тому все нарушения дисциплины и прочие проколы, начиная с опозданий на репетиции. Потом такое же особое отношение у Марка Анатольевича было к Сергею Фролову. Причем актеры постарше, кто застал молодого Абдулова и мог сравнивать, говорили: «Столько, сколько прощает наш мастер Сереже, он даже Абдулову не прощал...»
