Однако в июле 1988-го, отказавшись от бесцельных променадов, сбегал в самоволку исключительно по делу — на творческие туры в ЛГИТМиК, где актерский курс набирал замечательный педагог Петров. К тому времени я уже казался себе человеком искушенным, многое знал о вузовских мэтрах и очень хотел попасть в ученики именно к Владимиру Викторовичу — интеллигенту до мозга костей, умному, глубокому, проницательному, остроумному, фронтовику. Я чувствовал к нему сильнейшее притяжение и колоссальную симпатию, которые непременно должны присутствовать в обучении, поскольку это процесс сердечный. Когда увидел свою фамилию в списке поступивших — глазам не поверил.
— Ольга Тарасенко, ставшая впоследствии вашей первой женой, тоже училась на курсе Петрова?
— Нет, на курс старше — у Кацмана — Фильштинского. Это была девушка неземной красоты, да и сейчас такой остается, немудрено, что кавалеры вокруг нее роились как пчелы. Мне мои шансы казались равными нулю, однако хватало наглости использовать любой повод, чтобы подкатить к первой красавице института на кривой козе. Оля носила декоративные круглые очки, и притворившись внезапно ослепшим, я шарил в пространстве вокруг нее руками и гундосил: «Позвольте примерить ваши окуляры — вдруг прозрею? Не проводите ли вы меня, слепца, до дому?» Бывало, влезал впереди нее в очереди в студенческой столовой: «Милая, знаю, вы не дадите умереть человеку с голоду, не угостите ли обедом?! И позвольте составить вам компанию за трапезой».
К моему интересу абсолютно не примешивалась ревность: во-первых, у самого имелось до десятка запасных аэродромов, во-вторых, если нет шансов стать единственным — какой смысл ревновать к очередному из толпы? Дежурить у дверей института с цветами, рискуя, что текущий кавалер заставит съесть букет? Вот уж нет, не мой метод! Ольга, разумеется, понимала, с какой целью скачу при встречах козлом — не просто же так придуриваюсь, обращаю на себя внимание. Будь я ей категорически неинтересен — отшила бы в грубой форме. Однако она терпеливо, кокетливо и насмешливо сносила все мои номера, что со временем стало давать надежду.
Четкая перспектива нарисовалась уже после получения дипломов, когда театр «Время», в труппе которого оказались и Ольга, и я, отправился в первое заграничное турне. Гастроли в Германию пришлись на осень 1992 года, когда на родине была полная разруха, безработица и нищета, — вот из такой беспросветности мы попали в буржуинский рай.
Программа состояла из эстрадных номеров, имевших целью показать наше отношение к последним событиям в России и засвидетельствовать: мы, творчески переосмыслив свое прошлое, категорически от него открещиваемся и вообще стали своими в доску. На сцене оживали скульптуры политических деятелей, а мне выпало быть резонером, который связывал эти «картинки с выставки». Странное театрализованное действо — этакий далекий отсыл к американскому фильму «Четыре комнаты».
