На съемочной площадке попал в очень неловкую ситуацию. Дело в том, что в это время как раз снимался другой актер, которого взяли на мое место. Помощник Ренаты попросила меня подождать в декорациях, чтобы он меня не увидел. Я просидел там около часа.
«Никита, давайте выбегайте и говорите: «Пуля пролетела в глубь леса, ранила шею, полетела в поле...» — просит Литвинова. Я выбегаю, говорю... «Ну, как он тебе?» — спрашивает Рената Манану Тотибадзе, которая играла Аду, жену профессора Жгутика. Так женским советом я был утвержден окончательно.
Когда работаешь с Ренатой, складывается ощущение, что попадаешь в сказку, — на площадке постоянно были какие-то звери: олень, крыса, волк... Иногда мы сидели в кафе часов по шесть в ожидании выхода на площадку и шутили: «Интересно, сколько раз за это время можно было бы съездить до Питера и обратно?»
В этом году я выпустил моноспектакль «Человек без имени», который тоже вырвал меня из семьи. Историей князя Одоевского начал заниматься еще во время пандемии, пришел к Серебренникову с наработками:
— Вот материал, вот список тех, кто мог бы сыграть.
— Давай сам, чего зря гонять артистов.
— А режиссер тогда кто?
— Все сам. Если что, я потом подключусь.
Все лето мы с композитором Петром Айду и художником Сашей Барменковым решали, каким языком эту историю рассказать. Придумали уникальные инструменты, декорации. С виду пианино, внутри — секретер. Клавишу нажимаешь — стаканчик звенит или кастрюля. В спектакле нет фонограммы, каждую ноту нужно держать в уме — такая математика. За неделю до премьеры я уже стал жить в театре, доучивал текст, движения, трюки. Потом была неделя спектаклей. Я приходил домой на массаж, потом до трех часов ночи заклеивал порванные струнами пальцы и вообще не мог разговаривать. Чувствовал, как сгораю изнутри. Мне нужно было только несколько часов в ванне и тишина.
В юности у меня была утопическая идея поставить спектакль, который будет воздействовать на мозг и сердце человека так, что все люди на всей Земле изменятся. Размышлял: нужно построить площадки по всему миру, чтобы в один момент все и посмотрели. Но возникала проблема — актеры-то посмотреть его не смогут. О’кей, они сыграют друг для друга, но потом останется последняя труппа, которая снова всех развратит — они же не посмотрят. Тогда я понял, что искусство — это вишенка на торте безумия этого мира. По сути, человечество не сделало ничего хорошего за всю историю своего существования. День за днем мы уничтожаем экосистему планеты и являемся губительным элементом для всех живых организмов. А искусство — это то, что заставляет нефтяника быстрее качать нефть, строителя — возводить небоскребы, а брокера вдохновеннее играть на бирже.
Когда я ставил спектакль «Боженька», много думал о смысле жизни и своем предназначении. Даже поехал в Тибет, чтобы найти ответы на мучившие меня вопросы. Ответы пришли у подножия горы Кайлас: «Не стоит торопить события искусственно и провоцировать себя на какие-то кардинальные изменения. Когда придет момент, тебя призовут и ты не сможешь отвертеться. Живи там, где ты живешь. Приноси пользу, делай это настолько мощно, насколько ты можешь».
