Но на последнем курсе института меня из КПСС решили исключить — за то, что якобы скрыла при вступлении первое высшее образование. Полная чушь, ничего я не скрывала. На самом деле в начале перестройки негодяи, прикрываясь партией, сводили личные счеты, и не только на ЗИЛе. Исключение из партии в Советском Союзе считалось позором. Бывший коммунист становился изгоем общества. Были случаи, и немало, когда исключенные вешались, стрелялись — представляете?
Решение парткома ЗИЛа о моем исключении должен был утвердить Московский горком КПСС, возглавляемый Борисом Ельциным.
Рачья Никитович Капланян, ставивший в Малом театре, экстренно собрал своих ближайших друзей — Марка Захарова, Михаила Ульянова. И эти три светлейшие головы готовили меня к заседанию бюро горкома.
— Оденься очень-очень скромно, — поучал меня Капланян.
— Опусти голову и на все претензии кивай и говори, мол, не подумала о последствиях и просишь простить, — советовал мудрый Ульянов. — И плачь, обязательно плачь!
— Почему я должна плакать? Не считаю себя виноватой! Я столько сделала для молодежи ЗИЛа. Через неделю оканчиваю с красным дипломом экстерном ГИТИС! Я же на трех работах пахала. Партии что, не нужны работающие и грамотные люди? — возмущалась я, всхлипывая на груди тети Эммы, жены Капланяна.
— ГИТИС — ведущий идеологический вуз страны. Если завтра тебя попрут из партии — тебе там НИКТО не осмелится выдать диплом. Ты хоть это понимаешь? — констатировал Марк Захаров.
— Эти жернова тебя перемелют, поэтому, пожалуйста, послушай внимательно и сделай, как мы тебе говорим, — воскликнул эмоциональный Капланян и застонал. После сложнейшей операции он терпел невыносимые боли и жил на преодоление, но продолжал работать и заботиться о близких ему людях.
На заседание бюро горкома партии я надела дорогущее черное платье с белым воротником, сшитое Вячеславом Зайцевым. А на собрании во весь голос заявила, что лучше сама выйду из такой партии. Ельцин как стукнет по столу: «Уйти из партии невозможно. Исключена!»
Решение Московского горкома отменили в Комитете партийного контроля — последней инстанции и надежде приговоренных. Но влепили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Кто мог подумать, что через каких-то шесть лет вся эта система рухнет как карточный домик вместе с большой прекрасной страной — СССР.
Мечтать о творческом росте в СССР с выговором в «партийной карточке» было бесполезно. Поэтому в качестве специального корреспондента «Смены» я попросила заместителя главного редактора журнала Михаила Кизилова отправить меня в горячие точки позднего СССР.
