Мы вскрыли посылку без обратного адреса, а там лежит рубашка для Толи, а сверху часы... «Сейко». Ни записки, ни письма. В одно мгновение понимаю, кто анонимный даритель. «Надо же, родители позаботились...» — выдавливаю из себя.
С этого все и началось. Белая «Волга» Шерлинга после репетиции ждала меня на Никитской у консерватории. Я сбегала вниз по улице и ныряла в его машину. Наш роман мы тщательно скрывали, но в театре это сделать трудно, и вскоре поползли слухи. Спустя время они дошли и до Ромашина. Театр собирался с гастролями в Киев, перед отъездом мы выяснили отношения. Я во всем призналась и сказала: «Извини, Толя, давай разведемся». В Киеве мы уже жили в разных гостиницах.
Однажды под окнами нашей гостиницы я услышала знакомую мелодию клаксона шерлинговской «Волги»: «Та-та-ти, тата-тата, та-та». Галка, моя соседка по номеру, выглянув в окно, засмеялась: «Твой приехал».
Мы вернулись с гастролей в Москву. Собирались с Кубы приехать родители с Машей, ей пора было готовиться к школе. Мне пришлось объявить Толе окончательное решение: «Давай разъедемся до их приезда, чтобы не было лишних разговоров». Ромашин собрал вещи и ушел. Он не хотел разводиться — три раза не являлся в суд, а на последнее заседание приехал в гриме прямо со съемок.
Выходим из ЗАГСа. Он оборачивается ко мне и говорит, словно ничего не случилось:
— Ты куда, домой? Могу подвезти.
Садимся в мосфильмовскую машину на заднее сиденье, Толя смотрит на меня пристально и спрашивает:
— Ритка, ты довольна?
Я растерянно отвечаю:
— Не знаю...
— Дура ты, ну ладно...
Наш с Шерлингом страстный роман продолжался. Как-то Юра пригласил меня в Театр Станиславского и Немировича-Данченко, где выступала его жена, с которой он давно не жил. Когда я увидела, как она танцует Эсмеральду, у меня градом покатились слезы. «Ну что? — просил он потом иронично. — Ты любишь ее больше, чем меня?»
Это был 1972 год. Мы с Машкой стали готовиться к отъезду из страны, я была уверена, что это навсегда. Толя дал разрешение на выезд дочки в Испанию.
С Юрой Шерлингом мы не теряли друг друга, переписывались, он, зная, как мне туго приходится, присылал через знакомых испанцев деньги. В Барселоне, где жили сестры моего отца, мы с Машей пробыли четыре года. Она ходила в католическую школу, учила каталанский язык. Снимали скромную квартиру, я работала чертежницей. Последний год с ума сходила от тоски по Москве.
Мама очень за меня переживала, нашла телефон Ромашина и тайком от меня позвонила ему. Рассказала, как мы живем, а в конце добавила: «Толя, твоя дочь должна учиться в России». И вдруг совершенно неожиданно для нас от Ромашина приходит телеграмма: «Девочки, приезжайте. Я вас жду». Машка до сих пор хранит ее у себя как драгоценную реликвию...
