В 1996-м приезжал ко мне и Володя вместе с Верой Сотниковой. Когда брат вернулся, они с Верой познакомились на какой-то вечеринке и уже не расставались. Сотникова мне очень нравилась: красивая, умная, была режиссером клипа на песню Володи «Сибирские морозы». Я ее первый раз увидел в Америке. Настоящая русская деловая женщина. Коня на скаку остановит! С Верой мы и на сегодняшний день поддерживаем дружеские отношения.
У Володи случилась удивительная история — его нашла дочь Николь. Как-то раздается звонок. А в Америке твой телефон легко можно найти в телефонной будке в толстом справочнике.
— Я — Николь. Вы Александр?
— Да.
— А у вас есть брат Владимир?
— Есть.
— Я его дочь.
Я опешил. Но когда она назвала имя своей матери, вспомнил ее. Чернокожая молодая девушка как-то подошла к нам после концерта. Так они с Володей и познакомились...
Мы договорились с Николь встретиться. Она приехала ко мне в Сан-Диего из Лос-Анджелеса. Я показал ей свой мотоцикл, свою музыкальную студию. Вечером пошли в ресторан. Она давно уехала из России с мамой в Америку. Мы разговорились. Николь рассказала историю мимолетного знакомства ее мамы с Володей на гастролях, видно было, что говорит правду. О том, что она дочь Кузьмина, мама долго от нее скрывала.
— Володе говорить о нашей встрече или нет? — спросил я ее, когда мы прощались.
— Как хотите...
Я тут же позвонил брату. Вначале он был ошарашен, затем, увидев Николь, сразу же признал. И никакого ДНК-теста не понадобилось. Потом она приехала в Москву к отцу повидаться на Новый год. Володя подарил ей машину. Это было трагическое время для него: после того как один за другим ушли из жизни его дети, Николь была словно Богом послана Володе в утешение.
С тех пор как я остался в Америке, много воды утекло. Все поменялось и у Володи, и у меня. В последние годы в Штатах у меня уже был свой офис, студия музыкальная, я записывал для русскоязычных слушателей альбомы под псевдонимом Саня Диегов. Окончил трехгодичные курсы, получил документ, что могу управлять яхтой, плывущей через океан. Это во мне отцовские гены сыграли. А еще я Скорпион — не могу жить без воды. Мы с моим другом каждый день ходили на рыбалку и ловили деликатесную рыбу под названием желтохвост — так я подсел на сырое филе желтохвоста, которым мы каждый день лакомились. Но сырая рыба дала о себе знать, и я оказался в американском госпитале. Консилиум врачей вынес суровый приговор: мне осталось жить четырнадцать дней. Несколько раз я впадал в кому. Помню, как сказал себе спокойно: «Ну что, Саша, пожил неплохо, вот только отец, брат и сестра расстроятся». Лермонтов в двадцать шесть умер, Пушкин погиб в тридцать семь, Джон Леннон в сорок лет, а мне уже было пятьдесят.
