Инга Дмитриевна меня сразу приняла, Суходреву я тоже очень нравилась. Как мне показалось, я могла выйти замуж за Сашу. Но слишком уж много вокруг него роилось «претенденток»... Как все быстро завертелось, так же быстро и закончилось.
Во-первых, трагически погиб Вова. Это случилось в марте 1985-го. Я ненадолго уехала в Киев, дня три меня не было. Возвращаюсь, а на Саше лица нет: «Вова и Петя в реанимации». Оказывается, Вова с Мамоновым напились технического спирта, который нашли в кладовке. Пете повезло — его откачали, а Вова умер. Липницкого-младшего хоронили на Донском кладбище, там же в храме было отпевание. Это был не по-весеннему морозный день. Помню красивые живые цветы на снегу...
Поминки устроили в любимом Липницкими ресторане «Русалка» в саду «Эрмитаж». Собралось человек двести. Саша поставил в центре зала микрофон. Вместо траурных речей зазвучали песни. Это было так необычно. Петя к тому времени уже оклемался и спел в память о своем друге любимую им песню «Цветы на огороде».
На поминках я в первый раз увидела Цоя, который единственный из питерских музыкантов приехал проводить друга. Вова был с ним очень близок, хотя и устроил дебош на свадьбе Вити и Марьяны. Цой мне сразу понравился какой-то своей внутренней цельностью и одновременно нежностью. Он сидел за столом напротив меня, чуть наискосок. Очень необычной восточной внешности, с узким разрезом глаз, в свитере ручной вязки. Правда дерганый какой-то. Худющий, пальцы нервные, очень тонкие. Сидит молчит, только исподлобья зыркает, как озябшая птичка на ветке. Пару раз я поймала на себе его взгляд. Саша успел мне шепнуть: «Он — гений!»
Липницкий в этом плане был настоящим провидцем и понимал, какой перед ним самородок. Цой, можно сказать, был тогда «широко известен в узких кругах». Я стала исподтишка за ним наблюдать. Посреди стола стояла пепельница. Вдруг смотрю, он, глядя мне в глаза, выхватил из горы окурков хороший бычок. У него не было своих сигарет, но просить у кого-нибудь гордость не позволила, тем более у девушки.
Все музыканты были нищими. Низкий поклон Липе — так называли Сашу — за то, что он всем помогал: кормил, давал кров на Николиной Горе, материально поддерживал. Это была прекрасная эпоха. Все жили беззаботно, не задумываясь о будущем и не оглядываясь в прошлое. А гибель Вовы подвела под этим трагическую черту...
Витя докурил бычок и пошел с гитарой к микрофону. Постоял какое-то время молча, тронул струны и тихо запел:
Белая гадость лежит под окном,
Я ношу шапку и шерстяные носки.
Мне везде неуютно, и пиво пить в лом.
Как мне избавиться от этой тоски по вам, солнечные дни?
Солнечные дни.
Солнечные дни...
Когда он спел эту песню, все стали рыдать. Вырастить такого парня, как Вова, и потерять его — это было немыслимо. Ранний уход из жизни Сашиного брата стал предвестием грядущих трагедий. Словно жизнь наша поделилась на до и после: беззаботная молодость ушла вместе с ним. Все кончилось. Закончились и наши отношения с Сашей...
Где-то через месяц возвращаемся с дачи в Каретный вместе с рыжим кокер-спаниелем Джимом. Саша по дороге просит: «У меня сейчас гости из Питера, помоги им, я по делам должен уехать». Открываем дверь, на пороге нас встречают Гребенщиков и Курехин. Первой вошла я с собакой. В своей «милицейской» шубке, синей фетровой шляпке, за мной Саня.
Оба гостя смотрят на меня с восхищением. Один Липницкий наивно ничего не замечает. Я им: «Маша, Маша...» Сашенька — святой человек, его еще все называли Бабой Шурой: он же помогает, заботится, делится. И тут, не задумываясь о последствиях, говорит: «Сходи на концерт Бори. Возьмете Машу?» И вот сижу я на Борином концерте в первом ряду и не могу отвести от него глаз. Такой хорошенький, аккуратненький, а как поет своим нежным голоском! Одним словом, млею от восторга, а он со сцены на меня поглядывает.
