Съемки начались осенью 1956-го, а весной следующего года папа, приехав домой на побывку, заявил:
— Все, Марина, собирайся! Вместе со мной поедете на хутор Диченский. Не могу я там больше без вас!
— Да ты что?! — всполошилась мама. — Ленка совсем маленькая — куда я с ней?
Семейная легенда гласит, что решающим аргументом стала папина угроза: «Поехали! Не то — загуляю!» На площадке его окружали потрясающие красавицы: Быстрицкая, Кириенко, Хитяева — было кем попугать жену...
Через несколько дней наше семейство отправилось на Дон: с тюками и чемоданами, керосинками, тазами и Ленкиным фарфоровым горшком. Поселились в курене, хозяйкой которого была казачка Вера. Статная, немногословная, строгая, но в душе — очень добрая. Папа уезжал на съемки в пять утра, а возвращался затемно, привязывал своего коня по кличке Диктатор к плетню, снимал грим, умывался и садился ужинать. Почему в тот раз коробок с «турецким носом» остался лежать на подоконнике, сказать никто не может. Ленка, которая только-только научилась ходить, тут же добралась до него. Она открыла коробочку, увидела «конфетку» — и съела.
«Леша Смирнов жил в курене неподалеку, — рассказывала мама. — Узнав, что произошло, тут же прибежал к нам. Бледный, в глазах — ужас: что теперь делать?! За Лену велел не переживать: мол, среди ингредиентов ничего вредного нет, а вот съемки, пока новый нос не будет готов, придется остановить».
Жара летом 1957-го стояла сумасшедшая, и когда на площадке объявляли перерыв, съемочная группа дружно бежала купаться. А папа заходил в воду осторожно, вдали от всех (не дай бог, брызги на лицо попадут!) и стоял по шейку в воде, как индийская корова. Дубликат «турецкого носа» он берег пуще прежнего, и однажды тот спас ему жизнь.
