Глеб прошел к Генке, и сразу начался ор. Смотрю, оба держатся за лопату. Старый кричит:
— Это моя лопата, наживи свою!
В ответ:
— Да пошел ты!
И мат-перемат. Я думала, они друг друга поубивают. Глеб Иванович, злой как собака, начал вытаскивать из сарая какие-то вещи, помню, чугунную печку-буржуйку: на кой она ему нужна? Все покидал в машину, ударил по газам. И часа не прошло, как мы с Олей и Мишей засобирались в Москву. Оля в то время жила не с родителями, а в Гениной квартире. Я завезла их с Мишей, а когда входила домой, услышала, как разрывается телефон. Голос у Руфы был странный, отрешенный:
— Детей привезла?
— Привезла.
— Ну что там было?
Я думаю: откуда она узнала? Но врать не могу, отвечаю:
— Да глупость страшная. Приезжал Глеб, они сцепились из-за какой-то лопаты. Что стар, что млад. Завтра среда, идем в баню?
— Да нет. На Истру едем.
— Зачем?
— Глеба из морга забирать.
— Что???
— Вот так.
— А ты Оле сказала?
— Нет!!!
И бросает трубку. Глеб был таким взнервленным, что, видимо, вообще на дорогу не смотрел. Молоденький мальчик на МАЗе буквально размазал его по асфальту. Я ношусь по дому как затравленный зверь. Понимаю, что не могу не сообщить Оле. Звоню: «Сядь, пожалуйста, если стоишь, у меня для тебя страшная весть. Папа погиб».
Ольга так закричала! Через какое-то время перезвонила Руфа:
— Уже доложила? Какое ты имела право?
— Но это ее отец!
— Подружку себе нашла? Предательница!
— Муся, ну что ты говоришь?
— Какая я тебе Муся?!
Как же я ревела! Не понимала, как себя вести, оказалась между двух огней. Похороны прошли тяжело, даже вспоминать не хочется. После поминок осталась у Руфы ночевать. Балкон был в ее комнате, там стояло все закупленное на девять дней спиртное. Ночью проснулась, увидела, что Гена чуть ли не по-пластунски ползет на балкон. Руфа закричала во всю мощь своего подобного иерихонской трубе голоса: «Вон отсюда!» А через несколько дней она застала зятя, когда тот рылся в бумагах покойного в его кабинете.
Но самое страшное случилось через четыре дня после похорон. Оля с мужем были на Истре. Днем я отвезла Руфу с маленьким Мишей на кладбище. Она не плакала, ушла в себя. Попросила меня сварить ей борщ — готовить Нифонтова никогда не умела. Они с Мишей ушли отдохнуть, я — хозяйничать на кухне. Вдруг раздался грохот, даже миска на столе подскочила. Кинулась в комнату и увидела, что совершенно голая Руфа корчится на полу от боли, а рядом валяется детская коняшка, по острой гриве которой стекают капли крови. Видимо, она проснулась и в темноте — плотные тяжелые шторы не пропускали света — споткнулась об эту лошадку. С трудом перетащила Руфу на кровать. К счастью, маленький Миша ничего не понял. Отнесла его в комнату, вызвала свою золовку, чтобы с ним посидела.
