Яковлев был женат на актрисе нашего театра Кате Райкиной, но брак распался. Отношения между ними сохранились добрые, Катя потом снова вышла замуж. Один только Рубен Николаевич сокрушался: «Нашла себе пару — живи. Зачем разводиться?» и Райкину в этой ситуации не поддерживал. Он вообще остро реагировал на все происходившее в его театре.
С Лановым отношения у нас поначалу были, скажем так, прохладными, поскольку мы претендовали на одни и те же роли. «Доброжелатели», которых хватает в любой труппе, доносили: «Вася сказал «Как можно доверить столь тонкий образ мужлану Шалевичу? Он же не способен донести это до зрителя!» Я на это не обращал внимания, знал себе цену.
Когда нас в очередной раз обоих назначили на одну роль — Калафа в «Принцессе Турандот», у меня были съемки и я уступил дорогу Василию Семеновичу. Так пришел его звездный час.
Позже, когда ставил в Вахтанговском театре «Тринадцатого председателя», вдруг понял, что главного героя может сыграть только он. По глазам Ланового видно было, что он очень раним: детство в оккупации сказалось. Вася жил у деда с бабкой в Одесской области. Немец, стоявший у них на постое, подарил девятилетнему пацану свой ремень, и тот его тут же надел. Другой фашист, увидев на следующий день такое безобразие, потребовал ремень снять. Вася ни в какую. Тогда немец выстрелил из автомата, и пули просвистели прямо над головой мальчишки.
Василий внешне перенес все спокойно, отдал злополучный ремень, но стал после этого заикаться, излечиться смог только через много лет.
И вот, приступая к работе над «Тринадцатым председателем», я пришел к нему: «Вася, давай попробуем, очень тебя прошу». Лановой удивился, не ожидал, что позову в свой спектакль, но согласился и играл замечательно. Постановка стала очень популярной, попасть на нее было просто невозможно. На этой работе мы подружились. А в театре мне никак не могли простить его назначения. На роль, оказывается, претендовали многие.
Интересные встречи дарило кино. «Капитанскую дочку» снимал художник Владимир Каплуновский. Он долго пробовал меня на роль Швабрина и наконец утвердил.
Гринева играл Олег Стриженов, который к тому времени был настоящей звездой, но ко мне отнесся неожиданно тепло. Олег потребовал закрепить за ним машину: «Это в вашем фильме я играю семнадцатилетнего мальчика, а мне — двадцать девять. Вы хотите, чтобы я ездил на троллейбусе?» Если шофер запаздывал, мы шли в кафе, Олег расспрашивал о Щукинском училище, которое тоже когда-то окончил, о преподавателях, учил уму-разуму. К примеру, обсуждали только что вышедший на экраны фильм. «Полное дерьмо! — говорил Стриженов. — Актер (следовала фамилия) играет бездарно». На следующий день мы сталкиваемся с тем актером на «Мосфильме».
— Олег Александрович, ну как вам мое кино?
— Я еще не видел, — отвечал Стриженов не моргнув глазом.
Когда нас познакомили, он удивился: «Так мы же похожи!» И это внешнее сходство неожиданно стало приносить мне дополнительные доходы: для сцен со Стриженовым свет оператор ставил на мне. Олег категорически отказался сотрудничать с осветителями. Меня одевали в его костюм, слегка гримировали под Стриженова, и я часами выстаивал на площадке.
Вскоре последовало приглашение в картину «Хоккеисты».
— Вы умеете кататься на коньках? — спросил режиссер Рафаил Гольдин.
— Конечно, — бодренько ответил я.
Но выйдя на лед, стал так неуверенно перебирать ногами, к тому же опираясь на клюшку, что вся съемочная группа просто ахнула. В детстве-то катался даже не на гагах, а на снегурочках, которые приматывались к валенкам.
