В мае мне исполнится девяносто. Праздновать юбилей вряд ли стану. Почти четыре года назад в день моего рождения внук Сережа, сын Жени, ушел в монахи. Самый любимый человек, которого, думаю, я больше не увижу...
Все было как всегда: Сережа принес продукты, помог приготовить праздничный ужин, накрыл стол, а когда гости разошлись, вымыл посуду. Уходя, обнял меня и долго не отпускал. Помню, подумала: «Будто навсегда прощается...» Ближе к ночи раздался звонок, в трубке — голос Сережи: — Бабуленька, пожалуйста, скажи папе, что я забыл передать ему письмо.
Оно лежит в его комнате.
— Конечно скажу, но что ж ты сам ему не позвонишь?
— Я тороплюсь, бабуленька.
Набрала Жене, рассказала про письмо. Вскоре сын перезвонил:
— Мама, ты знаешь, что он написал?
— Нет.
— Сережа ушел в монастырь!
Пока Женя читал письмо, я плакала. Хотя никогда не была плаксивой и даже в самые тяжелые моменты предпочитала действовать. Но что я могла теперь? Только верить, что в монастыре Сереже лучше, и уважать выбор близкого человека, как всегда было принято в нашей семье.
...С папой Жени, моим единственным, бесконечно любимым мужем, я познакомилась в школе рабочей молодежи в 1943 году.
Юра был близоруким, поэтому занял первую парту, а я села на последней. На перемене вокруг нас с подругой — общительных, заводных — мгновенно собралась веселая компания: шутки, смех... Юра обернулся, встретился со мной взглядом — и, как сам потом признался, «пропал».
Он провожал меня из школы в течение всего учебного года. В Москве действовал комендантский час, и возвращавшегося домой затемно Юру часто задерживали милицейские патрули — доставляли в отделение, проверяли документы и отпускали только утром. А следующим вечером он опять шел меня провожать...
Во время прогулок Юра больше молчал. Задаст вопрос — и слушает мои рассуждения. Никаких поцелуев, объятий, признаний между нами не было. Он даже под ручку не решался меня взять. Потому его слова:
— Мы должны быть вместе. Ты переедешь ко мне, — стали полной неожиданностью.
— Почему ты решил, что я соглашусь?
— Потому что ты меня любишь. А я люблю тебя.
И это было правдой.
Вскоре Юра познакомил меня со своей мамой. Мария Семеновна мне очень понравилась. Красивая, обаятельная, веселая. К тому же в отличие от моих родителей, считавших, что прежде чем жениться, следует получить высшее образование, она всячески поддерживала наше желание создать семью: «Любовь — это главное!
Все остальное — потом». Был в ее позиции и корыстный интерес. Как ответственного сотрудника Военторга Марию Семеновну отправляли в побежденный Берлин налаживать работу магазинов и ресторанов для советских офицеров. А на кого оставить мужа, который старше на двадцать пять лет и совершенно беспомощен в быту? Я, несмотря на юный возраст, была девушкой серьезной, домовитой — отличный вариант, при котором можно ни о чем не беспокоиться.
Свадьбы как таковой не было. Открыли бутылку шампанского, которая осталась с довоенных времен, закусили конфетами-ландринами. Даже хлеба достать не удалось...
Вскоре после того как я поселилась в коммуналке, где у Стебловых было две комнаты, Мария Семеновна отбыла на два года в Берлин. А мы с Юрой поступили в институты. Он — в энергетический, я — в медицинский. Жили втроем на две стипендии по четыреста рублей «старыми» и пособие на хлеб в сто пятьдесят рублей, которые платили Виктору Павловичу. Свекор был из семьи дворян — серьезный, строгий, немногословный. Соседи звали его «антиллегентом» за то, что никогда не повышал голоса и даже в коридор не выходил без пиджака. Долгие годы Виктор Павлович возглавлял ремонтные мастерские подвижного состава всех железных дорог Союза, но пенсия в ту пору не полагалась даже таким заслуженным людям.
От помощи мамы, которой нужно было поднимать моего младшего брата, я сразу отказалась: «Мы поженились — значит, считаем себя взрослыми».
