От друзей и знакомых мужа я потом не раз слышала: «Лида, тебя Крючкову послал Бог. Жить ему оставалось от силы полтора-два года».
А тогда, в гостиничном коридоре, я ответила:
— Николай Афанасьевич, если вы будете верить мне, то ручаюсь — я никогда не подведу. Но если вы будете верить другим... За них я не в ответе.
С минуту он смотрел на меня серьезно, будто испытывал, а потом рассмеялся:
— Первый раз отправляюсь в дорогу — как стеклышко. И не прихватив ничего с собой.
Вообще легенды о пьянстве Крючкова — полная ерунда. Он выпивал, но только когда это не мешало делу. Чтобы явиться на съемочную площадку подшофе — никогда!
Хорошо помню его слова, сказанные за несколько месяцев до ухода: «Вот говорят, Крючков пил... Да, я умел выпить, но у меня для этого было слишком мало свободного времени. Позволял себе обычно в поезде, когда на дальнее расстояние приходилось ехать. Примешь хорошенько — и в сон провалишься. А утром чувствуешь: пружина внутри, насмерть закрученная, немного ослабла».
После нашего знакомства «вагонная» традиция как-то сама собой ушла в прошлое. Встречая мужа со съемок, фестивалей, я накрывала стол. Выпив рюмочку-другую, Николай Афанасьевич говорил: «Ну и все — убирай». Как-то в конце шестидесятых, лет через пять после начала нашей совместной жизни, достаю из холодильника запотевший графинчик и вдруг слышу: «Не надо. Я свою норму в жизни уже выпил».
Больше Крючков не прикасался даже к вину.
Спустя двадцать лет вот так же, в одночасье, он бросил курить. Помню, принесла из магазина двадцать пачек «Беломорканала» с фильтром — Николай Афанасьевич признавал только их. Глядя, как выкладываю папиросы на стол, муж сказал: «Зря купила. Я бросаю».
Как же я обрадовалась, не передать! Столько лет умоляла его покончить с курением — и все без толку: «Мать, я с семи лет курю. Ну как же брошу?!»
Радость моя закончилась утром следующего дня. Николай Афанасьевич был сам не свой. На вопросы не отвечал, ни на что не реагировал. Только все шарил по столу руками, будто искал чего, глаза — как у слепого. Совсем перестал есть, спать.
Доктор порекомендовал сделать в мочку уха лечебный укол.
— Николай Афанасьевич, — заявила я решительно, — едем в клинику. Вижу, как тебе тяжело, врач обещал помочь справиться с зависимостью. Давай одевайся и...
Договорить не успела — Крючков смотрел на меня вполне осмысленным взглядом:
— Что это за мужчина, у которого нет силы воли? Справлюсь сам.
И с этой минуты начал понемногу приходить в себя.
Он действительно был настоящим. Мужчиной. Актером. Рыцарем. Однажды мы возвращались из Тбилиси в Москву. Поезд тронулся, когда на перроне какой-то мужлан ударил по лицу женщину.
Увидев это через вагонное стекло, Крючков вскочил и помчался в тамбур. Я — следом. Он уже стоял на последней ступеньке подножки, еще мгновение — и спрыгнул бы с набравшего ход поезда. Закричала что есть мочи: «Я прыгну за тобой!!!» И столько в моем голосе было решимости, что Крючков поверил: так и сделаю. Прохрипев: «Сволочь, гад...», стал подниматься в тамбур. А я молилась про себя: «Слава тебе, Господи, успела. Ведь разбился бы!»
А на одном из творческих вечеров Константина Симонова рядом с Крючковым «сдерживающего фактора» не оказалось. К Николаю Афанасьевичу подошел молодой расфранченный мужчина: «Уж вас-то я здесь не ожидал увидеть. Стихи у Константина Михайловича может и ничего, но человечишко он, мягко говоря, так себе...» Крючков с такой силой врезал по ухмылявшейся физиономии, что ее обладатель кубарем скатился с лестницы.
Писать заявление в милицию «обиженный» не стал, в его интересах было замять инцидент: все знали, что дать в морду Николай Крючков может только за дело.
Но вернусь к началу нашей истории. Николай Афанасьевич уехал в Ялту, а я осталась в Каневе. Каждый день мы отправляли друг другу телеграммы. Некоторые его тексты помню и сейчас: «Как сквозь каменную решетку, посылаю тебе долгий и нежный поцелуй», «Всякое препятствие любви только усиливает ее...» Он до конца жизни оставался романтиком. Однажды, когда в Москве жалкой гвоздички было не достать, привез из Сибири огромный букет невиданной красоты роз. Всю дорогу из аэропорта я пытала мужа, откуда такая роскошь. Он только смеялся: «Ну какая разница?
