Я видел эти строки своими глазами. И черт меня дернул рассказать об этом публике!
Итог оказался плачевным. После моей лекции все руководство Дома ученых разогнали. Меня на месяц поместили в следственный изолятор «Лефортово» по подозрению в антисоветской агитации и пропаганде. Без конца таскали на беседы в московское управление Комитета госбезопасности, пытаясь обвинить в том, что, прикрываясь Нострадамусом, я призывал к свержению советской власти летом 1991 года.
— Кто такой Нострадамус? — вопрошал следователь. — Где и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
— В Ленинской библиотеке. Там его книга...
— Ага, через книгу общались!
Он придирался к любому слову, после каждой подобной беседы я вынужден был писать объяснения.
Что на самом деле знаком вовсе не с Нострадамусом, а с его книгой, которая хранится в Музее книги Ленинской библиотеки.
«Ну на хрена ты этого Нострадамуса процитировал?! — уже без протокола спросил следователь, неплохой, в общем-то, мужик. — Выбирай теперь, кем хочешь быть: политзаключенным или сумасшедшим?»
И отправил на освидетельствование в Институт общей и судебной психиатрии имени Сербского, где я провел три месяца. Мне повезло: тогда как раз по психушкам прокатилась волна проверок. Увидев меня, ревизоры возмутились: «А это кто такой с неустановленным диагнозом?
Почему тут? С вещами на выход!» На этом мои мытарства, растянувшиеся практически на год, закончились.
Естественно, на работе меня уже давно не ждали. Устроился ночным сторожем, потом — оператором газовой котельной. Популярные в те времена профессии. Ночью трудишься, днем отсыпаешься и гуляешь двое суток до следующего дежурства. Родители, естественно, не могли одобрить такой карьеры сына. «Закрыл бы рот и помалкивал!» — говорила мама.
Но я продолжал свое «черное» астрологическое дело. К тому времени у меня уже была масса знакомых. Еще до психушки один из основателей отечественной парапсихологии, первый специалист по экстрасенсорике, автор книги «Нить Ариадны» Владимир Иванович Сафонов, с которым я дружил, привел ко мне писателя Юлиана Семенова.
Автор «Семнадцати мгновений весны» позвонил через несколько дней и сказал, что на июнь 1984-го у него задумано важное дело.
— Выгорит или нет?
— Диктуйте время и дату вашего рождения.
— Восьмое октября 1931 года...
Сделав необходимые расчеты, я дал ответ:
— Июнь для вас не очень хороший месяц. Решение дела советую перенести.
— А какие числа самые плохие?
— Двенадцатое. Вас предадут, вы впадете в депрессию и станете глушить ее спиртным.
Семенов весело рассмеялся в трубку:
— В одном вы совершенно правы.
Это день рождения моей любимой дочери Дуни (так он почему-то называл Дашу). Отмечая его, я точно напьюсь. Но кроме того, на эту дату у меня назначено важное мероприятие, все уже на мази, и отменять его не собираюсь.
— Ну и ладно, — ответил я. — Мое дело предупредить, ваше дело верить или не верить.
Снова Юлиан Семенович позвонил мне пятнадцатого июня: «Пал Палыч, вы были абсолютно правы насчет двенадцатого!»
Оказывается, Семенов задумал перевезти прах великого русского певца Федора Шаляпина из Франции в Москву.
Организатором мероприятия выступал известный меценат барон Фальц-Фейн. Накануне события он перестал отвечать на звонки. Когда же Юлиану все-таки удалось связаться с бароном, тот сказал, что не желает иметь с ним никакого дела, мол, ему сообщили, что Семенов — полковник КГБ, и потому он разрывает их договоренности.
«Что было делать? За мной родина, а я всех подставил! — рассказывал Юлиан Семенович. — С горя пришлось напиться...»
В другой раз я категорически советовал писателю отложить поездку в Южную Америку. Он действительно не полетел, правда, не по своей воле — с ним случился инсульт. Прискорбный факт, но то, что удар произошел до того, как Семенов оказался в Южной Америке, спасло ему жизнь: самолет летел в такое место, где невозможно было оказать квалифицированную медицинскую помощь.