Угостились чайком и отправились втроем гулять по горным тропинкам. Набрели на старинную бочку, наполовину закопанную в землю. «Залезай в нее, Пугачевочка, — предложил я, — давай тебя снимем. Авось пригодится». Алла стала весело позировать. Получилась серия довольно занятных снимков.
В то время мало кому из артистов приходило в голову, что можно возить с собой личного фотографа и устраивать специальные фотосессии. А с Аллой работали тогда два больших мастера: Слава Манешин и Валера Плотников. Я в ее фотосессиях как персонаж никогда не участвовал, чтобы не разрушать трогательного мифа об одинокой женщине, который мы создавали. Да и моя режиссерская профессия не предполагает публичности. Мне нравится дергать за ниточки, приводящие в движение актеров, находящихся на виду у публики.
Один-единственный раз меня «рассекретили»: я попал в кадр трансляции концерта по Центральному телевидению. Мы поехали в «Останкино» с Аллой и Кристиной. Оказалось, что по замыслу устроителей Пугачева должна была петь прямо в зале. Вот мы с Кристинкой и попали в кадр. Как только программа вышла, посыпались письма: «Кто это рядом с Пугачевой? Почему Алла к нему обращается?»
А вот Кристина составляла важную часть образа Пугачевой. Серию ее постановочных фотографий, в том числе и ту, что вы видите на 133 странице, сделал Валерий Плотников. С ним я познакомился в пионерском лагере Ленинградского обкома партии, где в детские годы проводил лето. Он располагался в элитном поселке Комарово на берегу Финского залива, на бывшей даче генерала Маннергейма — того самого, который прославился оборонительной линией во время советско-финляндской войны.
Слева от нас жил композитор Соловьев-Седой, справа — писательница Ольга Форш. Я имел возможность ездить в это престижное место только потому, что мой отец руководил молодежной газетой.
Однажды приехал туда позже других ребят, задержавшись на несколько дней на спортивных соревнованиях. Вхожу в комнату, в которую меня определили, и теряю дар речи. Все стены увешаны романтическими картинками с обнаженными наядами на фоне старинных замков и запущенных парков.
— Что это? — спрашиваю.
— А это Валера рисует, — показывают мне на сидящего в углу пацана. Он как раз ваяет очередную пастораль.
Мы сразу подружились. Мне было тринадцать, ему на год больше. Валера учился в художественной школе при училище имени Мухиной. А я увлекался спортом и был чемпионом по прыжкам в высоту в своей возрастной группе. Подавал большие надежды и занимался в детской спортивной школе олимпийского резерва.
Плотников «заразил» меня кино и сбил со спортивного пути. Когда мы осенью вернулись в город, Валера познакомил со своим приятелем Сережей Соловьевым. Тот сказал, что собирается в режиссеры. И спросил:
— А кем ты хочешь стать?
Мне было как-то неловко признаться, что мечу в олимпийские чемпионы, и я ляпнул:
— Тоже режиссером.
И вскоре, бросив легкую атлетику, стал ходить с друзьями по музеям, библиотекам и театрам.
Валера с Сережей утверждали, что будущим кинематографистам это необходимо для повышения общего культурного уровня. Потом мы все поступили во ВГИК.
Плотников подавал большие надежды как оператор. Он был художником, отлично рисовал и знал тонкости композиции и светотени. Но в один прекрасный день в институт привезли фильм Микеланджело Антониони «Фотоувеличение» (Blowup). Валера посмотрел его и решил стать модным фотографом. Купил себе крутой аппарат «Хассельблад».
