Лакомством для меня были даже карамельки-подушечки, что же касается шоколада и фруктов, то они в нашем доме не появлялись давным-давно. И вот однажды вечером приходит какая-то женщина из Литфонда. Ставит на пол в прихожей огромный пакет с мандаринами, апельсинами и яблоками:
— Передайте это в больницу Геннадию Федоровичу!
Мама косится на мешок, потом смотрит тетеньке в глаза:
— А почему не нам? Мы тоже очень нуждаемся!
— Почему же не вам? — отвечает женщина. — Хотите — берите себе.
Взяли мы с мамой хоть один фрукт из этого пакета или нет, не помню.
Кажется, не взяли — мама передала литфондовский гостинец отцу через кого-то из друзей.
* * *
Один из последних сценариев отца назывался «Девочка Надя, чего тебе надо?» Тяжелая, трагическая история, которую никто не хотел ставить. Мне запомнилась папина фраза: «Нужно уметь переступить через безнадежность».
Это было в октябре 1974 года. Я жила у бабы Люды, и папа приехал меня навестить. Не сняв плаща и ботинок, прошел на кухню. Руки в карманах.
— Ну ты, Гена, как всегда, — проворчала бабушка, — в своем репертуаре.
Папа спросил: — Можно я с Дашей погуляю?
— Нет, — отрезала Людочка.
— Она уже гуляла.
— Мы далеко не пойдем. Посидим на детской площадке у вас под окнами.
— Нет. На улице холодно, и вообще...
Папа молча протянул руку к раковине, взял размякшее от воды мыло и с силой сжал его в кулаке — между пальцев поползла серо-коричневая масса...
Мы сидели на лавочке возле детской площадки. Разговаривали. Папа сказал: «У тебя бывают периоды, когда ты теряешься. Когда приходится от всех отбиваться. Но ты держись — это пройдет».
Мы попрощались, и он ушел. Это была наша последняя встреча.
* * *
Мне сказали, что папа уехал отдыхать на море. Я чувствовала: взрослые обманывают. Тогда где он? Опять в больнице? Но оттуда можно позвонить, а он не звонит. Может, ему совсем плохо? Однажды, оставшись дома на несколько часов одна, стала выдвигать ящики с документами и читать каждую бумажку. Что намеревалась найти, не знаю — мной руководило какое-то наитие. Голубой листок и пришпиленная к нему канцелярской скрепкой желтая бумажка лежали на самом дне. Листок оказался свидетельством о смерти. Из него я узнала, что папа умер первого ноября, несколько недель назад. А в справке было написано, что он покончил с собой — повесился...
Это стало таким ударом, что я даже не смогла заплакать. Долго скрывала от мамы и бабушек, что знаю правду.
Не из страха быть отчитанной за самовольство, а потому... Очень трудно выразить словами — почему. Это была моя боль, и я хотела пережить ее в одиночку... Когда и при каких обстоятельствах рассказала взрослым про то, что знаю их страшную тайну, не помню. И их реакции на мой рассказ — тоже.
Мне кажется, отца в последние годы никто не принимал всерьез. Известный сценарист, а одевается кое-как, машины нет, с женой развелся... Лежал в психушке, пьет. Пишет сценарии, которые никто не берет, новые стихи знают только его близкие друзья, а издатели публиковать не хотят. Странный, неустроенный, несчастный. Что-то рассказывает, пытаясь развеселить, а не смешно — скорее совсем-совсем грустно...
