Пять минут на сцене — и ты уже мокрая с ног до головы.
И тут я выдал решающий аргумент:
— Именно там мы сможем зачать ребенка.
Откуда во мне взялась эта уверенность — не знаю, но факт остается фактом: нашего Энтони мы «привезли» именно с душанбинских гастролей.
Малыша Ира носила легко — без дурноты, отеков, болей в спине. И была красива той удивительной красотой, которая присуща здоровой, любимой женщине, носящей под сердцем долгожданного первенца.
«Я рожу тебе десятерых, — обещала Ира и тут же спохватывалась: стучала по столу, плевала через плечо.
— Только бы не было выкидыша — не переживу...»
Энтони появился на свет ночью, а утром я привез полный багажник роз и выложил цветами под окном палаты, где лежала Ира, ее имя. Она смотрела на мои «художества» через стекло и плакала.
После выписки Ирины и Энтони из роддома я на несколько недель стал нянькой, сиделкой, поварихой и горничной. Мама к тому времени уже перебралась к моей сестре в Америку. Без ее помощи приходилось туго, но я все равно твердил жене: «С домашними делами справлюсь сам. Твоя «работа» — есть побольше и кормить грудью маленького».
Иногда на Иру нападала хандра — неизбежный недуг каждой новоиспеченной мамочки.
Но я всегда находил способ его победить.
Вот Ира лежит в ванной. Я вижу скорбно опущенные уголки губ и полные грусти глаза.
— Что случилось?
— Не знаю. Отчего-то тревожно.
— Уно моменто!
Бросаюсь к гардеробу и по-солдатски, за сорок пять секунд, облачаюсь в новенький смокинг с «бабочкой» и немецкие туфли, за которые пару дней назад отдал целое состояние. Вскидываю руку в опереточном жесте: «Вуаля!» — и при полном параде плюхаюсь рядом с Ирой в душистую пену.
Она хохочет: — Ты сумасшедший!
Облачка в виде Ириной хандры я разгонял с легкостью, а вот Бетти тревожила меня все больше.
Девочка стала замкнутой, смотрела исподлобья.
— Бетти очень переживает твое охлаждение, — мягко внушал жене. — Приласкай ее, почитай книжку, спой на ночь колыбельную.
— А ты? У меня на нее не остается сил.
— Ира, Бетти нужна твоя любовь, а не моя. Помнишь, что я говорил, когда ты умоляла взять ее у матери? Ведь предупреждал же...
— Да, ты был прав. Но что теперь-то делать?
— Не знаю.
Однажды я вошел в детскую и застал четырехлетнюю Бетти возле кроватки годовалого Энтони с ножницами в руках. Просунув их между деревянными планками, девочка пыталась дотянуться острыми концами до личика малыша.
Меня пробил холодный пот. Отобрав ножницы, я привел Бетти к Ирине.
— Если ты не научишься делить любовь и внимание между детьми, однажды мы найдем сына зарезанным или задушенным!
— Нужно вернуть Бетти матери! — выдохнула побледневшая Ирина.
— Пожалуй, это единственный разумный выход.
Вечером мне нужно было ехать на гастроли, и на вокзал я отправлялся с тяжелым сердцем. Из гостиницы первым делом позвонил знакомой, работавшей в инспекции по делам несовершеннолетних.
Коротко изложил ситуацию.
Майор милиции не сразу пришла в себя от услышанного:
— Вы хотите сказать, что девочка живет у вас без оформления опеки?! А если бы ее мамаша, не удовлетворившись размером откупа, в один прекрасный день написала на вас заявление о похищении ребенка? Это же статья! Огромный срок!
— Да, я понимаю...
— Хорошо, что понимаете. Ладно, работайте спокойно, а мы с Ириной ситуацию разрулим.
Когда спустя неделю я вернулся в Москву, Бетти уже не было. Я не стал расспрашивать Понаровскую о подробностях: кто забирал девочку?
Как они расстались? Не хотел бередить рану.
Прижал Ирину к себе, погладил по волосам.
— Вот Энтони чуточку подрастет, и мы родим ему сестренку. А потом — братика, а следом — еще одну сестричку...
— Знаешь, Велл, — Ира подняла голову и посмотрела мне в глаза, — с десятью детьми я, кажется, погорячилась. Давай остановимся на пятерых.
Через пару месяцев число отпрысков уменьшилось до трех, а еще через полгода я случайно узнал, что жена поставила спираль.
— Зачем ты это сделала? Мы же хотели много детей!
— Мне лично достаточно одного.