Нутро так сразу не очистишь, пусть хоть поверхность наших отношений будет чистой, чтобы дети могли отражаться в них, как в зеркале. Мы оба старались, чтоб получалось. Все стало у нас в семье удивительно гармонично. Но вдруг очищенное наше зеркало треснуло, одна его половинка отлетела в невидимых осколках.
В тот день на спектакль повезла мужа я — хоть Двадцать третье февраля давно прошло, но никак не заканчивалось, а Юра никогда не водил машину с похмелья. Происходило что-то странное. У нас был договор: кто за рулем, тот рулит — сиди не вмешивайся. А тут Юра постоянно хватался за переднюю панель, вздрагивал, дергался:
— Куда ты лезешь?
Не понимая, что происходит, я пыталась отвлечь его разговорами:
— Юрася, мне нужна золотая цепочка, скоро Восьмое марта.
Он удивился, потому что я равнодушна к золоту. Цепочка мне нужна была под крестик — моя, еще бабушкин подарок, тонкая, запутывается в узелочки.
Потом мы заговорили о смерти Влада Галкина, о том, что напрасно все винят Дашу, потому что трудно жить с пьющим. Сказала:
— Вот ты загулял, я — в гневе, но имей в виду, что мы с тобой в любом случае, ты от нас не отвяжешься.
На что Юра что-то промычал — ему было очень неловко, что я, пузом упираясь в руль, уже на восьмом месяце беременности, везу его, как ребенка, на работу, провожаю до гримерки.
Степанов не любил моего присутствия на спектаклях, никогда не приглашал, если видел меня в зале — потом получала по шапке.
Но понимая его состояние, я предложила дождаться, чтоб отвезти домой.
— Ну что ты, Ируся, хочешь, чтоб я совсем от стыда помер? Отдыхай, вернусь на такси, — улыбнулся Юра.
Мы уже простились, вдруг он выбежал проводить меня к машине, весь при параде, как жених, в сценической белой сорочке и черных брюках. Я попросила:
— Соберись, Юрасенька, и сыграй, пусть этот спектакль будет посвящен мне.
Он пообещал. И сделал это. Говорили, что Юра никогда не играл так, как в последний раз. Это был Чехов, «Три сестры». В тот вечер на зеркале в гримерной он оставил листок, на котором его рукой были написаны семь смертных грехов.
Он ехал к нам в хорошем настроении, позвонил с дороги, сказал, что забыл ключи. «Не волнуйся, дождусь», — успокоила я, но от звонка проснулся Димка, укачивая его, буквально провалилась. И вдруг что-то резко меня разбудило, вскочила, посмотрела на часы — двадцать минут первого. Юры нет. Звоню, мобильный не отвечает. Выглядываю в окна. Вдруг показалось, что увидела сверху его силуэт: ну, слава богу. Слежу из окна, чтобы схватить трубку домофона сразу, а звонка все нет и нет. Рингтон мобильного выстрелил прямо в сердце: — Вы только что звонили на этот номер, вы кто?
— Жена.
Что случилось?
— Приезжайте, на месте объясним.
Я разбудила Костю, чтобы за Димой присмотрел. Руки тряслись на руле, время остановилось, воздух стал плотным настолько, что трудно дышать и передвигаться, машина не ехала, а ползла. Я механически отсчитывала номера домов, мимо по встречке проезжали «скорые», казалось, что прошла вечность. Бросила машину посреди дороги, увидела возле милиционера Юркиного друга Марата, издалека — аварию... И Юрка лежит...
Подбежала Инна, жена Марата, рыдает, рассказывает — страшно... Понимаю, что случилось что-то ужасное, раз меня к нему не пускают... не верю... Тупо наблюдаю за происходящим: если его на «скорой» не увозят, значит, весь этот кошмар — правда?
Я вся сжалась в комочек.
Позвонил Рустэм Юскаев — вдруг, среди ночи — спросил, дома ли Юра. «Его нет», — роботом ответила я и похолодела от ужаса, осознав, что сказала.
Все «фоменки» моментально съехались. Я так и не нашла в себе сил подойти к нему: боялась, что просто лягу рядом и не встану. Пока его не увезли, все еще ждала счастливого пробуждения от страшного сна.
Потом вспомнила, что сегодня третье число, что у брата Коли день рождения, а мне надо звонить и сообщать о случившемся. Уже через полчаса его сестра и брат ехали в аэропорт. Надо было будить Костю, чтобы он отвел Димку в садик, думала: сказать или промолчать?
Нет, лучше я, чем кто-то другой в школе. Костик выслушал, кивнул, на сонном автопилоте пошел одеваться. В комнате работал телевизор: «Сегодня трагически погиб...» — мой старший сын осел и громко, по-детски, заплакал. Это было невыносимо видеть, и это был единственный раз, когда он показал свою боль.
Наш мягкий Костя оказался стойким солдатиком — у папы получилось. Он сейчас моя опора, я во всем советуюсь с ним как со взрослым. Костя учится ответственно относиться к тому, что он теперь мужчина в доме. Все похоронные хлопоты взяли на себя театр и наш храм.
Я позвонила своей акушерке: мол, так и так, если что, я еду на «скорой» к вам. На что она мне строго-настрого наказала: «Я категорически не разрешаю тебе рожать сейчас — будь добра доносить дитя до Благовещения».
