Наработался парень всласть. Потом, когда у нас дача появилась, я его просила вскопать грядку под зелень, без фанатизма, он отрезал: «Даже не думай!»
И пасека у них своя была, мед вкуснющий, белый, как сгущенка. На зиму мясо запасут, пельмешек налепят, рыбу наловят. В сенцах — морозильня-кладовая, выйдешь, пельмешек наберешь, сваришь или рыбу — на сковородку. Николай, старший брат, по сей день родовое гнездо поддерживает, чтоб все так же, как при отце, было.
Мама Юры — с двумя высшими образованиями — работала в школе учителем биологии и была полной противоположностью отцу. Ее первый приезд к нам завершил мой жизненный выбор. Представьте картину: взрослый мужик, драчун и забияка, садится возле мамы, обнимает ее ноги, кладет голову на колени — она нежно поглаживает его и грозный вождь чуть не урчит от удовольствия.
А я смотрю, умиляюсь.
Мама пыталась отвлечь деревенских бойцов от «военных действий» краеведческими поисковыми походами. Они ездили на Байкал, находили какие-то лежбища мамонтов, следовали по пути Екатерины Великой. Учился Степанов без усердия, но любил литературу и историю. Педагоги того времени здорово умели заинтересовать, одна из них всерьез увлекла Юру художественной самодеятельностью, они даже ездили с концертами. Отец считал, что будущее детям определит он — дочь, ладно, стала врачом, а сыновья должны его дело продолжить. Николай с детства мечтал летчиком быть, отец не возражал, пусть сынок наиграется, а когда тот вернулся из летного училища, сказал: «Ну что, налетался?
Теперь — в сельскохозяйственный».
Николай не перечил. То же ожидало и Юру. Он поехал в Иркутск с пацанами в училище поступать. Шестнадцатилетний парень из-под всевидящего отцовского ока в город вырвался! И так они загуляли, что всюду опоздали заявления подать, туда-сюда сунулись — поздно. О, в театральное еще прием идет — айда в театральное. Юра очень удивился, когда в списках поступивших обнаружил себя. С этой новостью он поспел как раз к семейному обеду.
— Ну что, сын, поступил?
— Поступил. В театральное училище.
И — бабах! какие мелкие кусочки! — отцовская тарелка с борщом со всего маху влетела в стену. Мама молча собрала осколки, налила новую порцию борща, все продолжили трапезу как ни в чем не бывало.
Больше эту тему не поднимали.
Но однажды на курсовом спектакле сын увидел отца в зале и замер, как соляной столп, ему машут из-за кулис, мол, отползай, а он не мог с места двинуться — его практически вынесли со сцены. Что это было? Но всегда, если у Юры выходил новый фильм, он не разрешал нам смотреть — запрется и смотрит один. И ходит потом расстроенный, недовольный собой. Казалось, что он до конца судил себя отцовской строгой меркой, что-то пытался доказать ему. И только после того как друзья один за другим скажут: «Здорово», критика, зрители в восторге — успокаивался. Но когда мы ссорились, мог шутить: «Ты что сейчас сказала, на кого руку подняла — на достояние России?» Петр Наумович Фоменко послал гонца по Руси-матушке искать самородков на свой новый курс — так и нашли Юру Степанова в Иркутске.
И когда папа сказал ему, как Коле:
— Ну, наигрался — теперь в сельскохозяйственный! — Юра твердо ответил:
— Нет. Я — в Москву, меня зовут дальше учиться.
Отец благословил молчанием. Сын отправился покорять столицу налегке, весь багаж — на нем: синее трико, кеды, клетчатая рубашка. Покорил и остался с Петром Фоменко навсегда.
Юра жил театром, это был его дом, его семья, а Петр Наумович — многодетным отцом. Они понимали друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда. Но во время какого-то обсуждения он мог до хрипоты спорить с Фоменко, потом страшно переживал, что обидел его.
Но звонить не звонил — Юра никогда не умел каяться. Потом вдруг прибегает в хорошем настроении: «Ты знаешь, он на меня вовсе не обижался! А я так мучился». Когда Степанов решил сниматься в кино, Петр Наумович был принципиально против, они бесконечно дискутировали, учитель и ученик, и Фоменко сдался — теперь всех спокойно отпускает сниматься. Юра был первопроходцем. Степанов редко делился со мной рабочими моментами, а я однажды поняла, что если он о чем-то молчит, то лучше и не лезть с вопросами. Но у меня сложилось представление, что не у всех актеров нашего театра такие непростые, достаточно интимные отношения с Петром Наумовичем.
Когда дети засыпали, мы очень любили кроссворды разгадывать. Звонок прорезал тишину ночного дома.
